Расплата

И наконец, последний визит следствия на рю де Бюси, 12, в помещение «Союза возвращения», где занимались ие только культурной работой, но и отправкой добровольцев в Испанию и возвращением эмигрантов в Советский Союз. Обыск оказался неожиданным. Власти явились утром. Шесть инспекторов сюртэ и судебной полиции перерыли пять больших и две маленьких комнаты, осмотрели погреб. Все, что вызывало их подозрения, было упаковано, отпечатано и увезено.

Была допрошена и известная поэтесса Марина Цветаева, которой полиция заинтересовалась в связи с деятельностью ее мужа Эфрона, активного «евразийца», несколько лет назад вступившего в «Союз возвращения». Она рассказала: «Экстренно собравшись двенадцать дней назад, Эфрон сказал мне, что должен уехать в Испанию. С тех нор мне о муже ничего не известно...» По эмигрантским кругам Парижа поползли слухи: Эфрон — агент ГПУ, он вербовал русских, устраивал им свидание в итальянском ресторане на бульваре Сэн-Мишель с неким советским человеком, называя его Анатолием Анатольевичем Краснокутским. У того, как говорили, была и другая, будто бы армянская фамилия, назвав которую его-де в определенное время можно вызвать из советского полпредства. «Евразийцы» поспешили отмежеваться от своего активиста... Позднее газеты объявили: Эфрона видели в Швейцарии. Каким-то необъяснимым образом он оказался причастным к исчезновению (снова исчезновение!) некоего Игнатия Рейса — русского, якобы принимавшего участия в охоте за сыном Троцкого Львом Седовым, предпринятой ОГПУ по личному приказанию Сталина...

Тюремное заключение Плевицкой было продлено еще на месяц «в интересах следствия и выяснения истины». Марш просит произвести дополнительный обыск в кабинете Скоблина в присутствии Надежды Плевицкой, Натальи Миллер и их адвокатов. Дополнительный обыск был разрешен в самые последние дни октября...

Вновь сорваны печати. Первым входит Марш. Внимательно и неторопливо оглядывается, словно пришел сюда впервые. Налево в углу свалены в кучу бумаги и книги (откуда они вновь здесь? Ведь все наиболее интересное было вывезено после первого осмотра!). Направо — диван, покрытый желтой тканью, под цвет оконных занавесок (разве было это покрывало? Нет, решительно кто-то успел уже побывать тут!). Перед следователем, перед окном — рабочий стол хозяина. В кабинете две пишущие машинки — на подоконнике и зеленом, выгоревшем сукне столешницы (а служанка Мария, хорошо помнится, при первом допросе чуть не клялась, что в доме вообще ни одной машинки никогда не видела). Ничему и никому тут нельзя верить, придется начинать все сначала — и осмотр, и дознание.

Плевицкой разрешено разбирать личные бумаги. Она на полу раскладывает концертные афиши, программки и — под пристальным взглядом Марша — многочисленные альбомы с семейными фотографиями. Инспектор Фурье принес пачку оплаченных и неоплаченных счетов, весьма крупных (неплохо жила семья этих русских, ни в чем себе не отказывала). Следователь смотрит на мощную женщину — скуластую, с большим ртом, полными, чуть вывернутыми губами и яркими, блестящими черными глазами — совсем не красивую, нет. К тому же потускневшую, заметно встревоженную, угнетенную всем происходящим, и думает о ней. Как могла известная певица, которая с успехом гастролировала в Европе и за океаном и пользовалась большим успехом публики, стать соучастницей политической аферы? Поистине — непостижима эта славянская душа! Подняв из-под горы бумаг, он приносит мадам черное полотнище без древка, пробитое пулями.

— О! — говорит она, не сдерживая радостного восклицания. — Знамя корниловцев. Какое счастье! Этим полком командовал мой муж! Водил свой полк в атаки. Он был героем. Одним из героев России. Он не может быть виноват! Он не предатель, он — жертва! — Плевицкую снова сотрясают рыдания, она не в силах сдержаться.

Обыск задерживается. Следователь дает распоряжение: пока полицейские опечатывают 90 пакетов и готовят документы на их изъятие, мадам принесут завтрак из ресторана «Кок Фэзан», расположенного неподалеку. Плевицкая, несколько успокоившись. достает из буфета графин, расставляет посуду. Она просит принести полбутылки красного вина, немного салата из овощей и кусок непережаренной курицы. (Это вновь с неудовольствием отмечает Марш: «именно непережаренной»). Судя по этому заявлению, «мадам прежде всего заботилась о себе, своих привычках и исполнении своих прихотей...» Не здесь ли следует искать корни ее поведения при обыске и на допросах, частые переходы от безутешной слезливости и кажущейся житейской неприспособленности к спокойному практицизму, продуманной деловитости и изворотливости, холодного ума. Позавтракав, Плевицкая через переводчика Цапкина вновь обращается к комиссару с просьбой найти отца Дмитрия Малишевского — наставника храма в Озуаре, близкого ей, и принять ее незамедлительно — она хочет исповедаться и причаститься. Во время второго посещения «дома с желтыми окнами» у следователя рождаются подозрения. Почему Плевицкая столь упорно добивалась получения Библии в зеленом переплете? Может, потому что генерал пользовался ею, как ключом к применяемому им шифру? Надо будет отправить ее немедля экспертам...

Допросить священнослужителя не удается. Охраняя тайну исповеди, он отказывается отвечать на вопросы. Марш вновь, уже в который раз, натыкается на стену и вынужден признать свое поражение.

В адрес следствия и Плевицкой ежедневно приходят десятками письма от маньяков (иначе их не назовешь!), предлагающих свою помощь в расследовании очередного «преступления большевиков». Доброжелатели уверенно показывают, что генерал Скоблин жив и под какой-нибудь личиной вынужден скрываться, чтобы уберечься от пули или ножа коммунистов, присланных из-за рубежа Сталиным… Один корреспондент безапелляционно утверждал, что Скоблин убит возле моста Александра и тело его следует искать в Сене, другой передавал случайно подслушанный телефонный разговор, из которого столь же убедительно следовало, что генерал, оглушенный и брошенный в Сену, все же выплыл чудесным образом близ одного из западных мостов, приводятся разнообразные подробности, фамилии и адреса свидетелей. Поддавшись на очередную провокацию, полиция более двух часов толпилась возле мостов, баграми с двух берегов исследовала дно и искала «тело». Было обнаружено старое пальто, башмак и банка из-под консервов, завернутая в несколько слоев газеты, первый из которых датировался январем 1930 года — днем похищения Кутепова что дало повод ряду парижских газет посоревноваться в остроумии. Все это казалось занимательным для Марша и Роша, если бы следствие имело хоть одну-две правдоподобные версии: куда же исчез генерал Скоблин, куда он подевался?..

Затем к Маршу попал ряд материалов, которые он сложил в отдельную папку с надписью «Новый «Трест»?» Бумаг было довольно много, но ничего нового, неизвестного полиции они не содержали... Вот Скоблин по поручению Миллера начинает возглавлять всю секретную работу в России. Эта его роль известна лишь весьма ограниченному количеству сотрудников из руководства РОВСа. После похищения Кутепова, провала «Треста» северные «окна» с Россией окончательно закрыты. Конспиративная работа теперь идет в двух направлениях: 1) в западном по отношению к Москве (генерал К... в Праге) и 2) в южном (полковник Ж... в Румынии). Финансирование всей работы через генерала Абрамова, живущего в Софии. Требуя «активных действий», Скоблин настаивает на возобновлении линии через Прибалтику, где у него имеются личные связи: это облегчит всю работу, если она будет поручена ему. Предпринят ряд попыток, которые одна за другой проваливаются... Евгений Карлович Миллер с женой Натальей сам, без помощи РОВСа, совершает две поездки в Прибалтику и, — как доложил по возвращении, — вступает там в контакт с людьми на границе, находит прочные связи. Правда, несколько человек, отправленные позднее им из Парижа, вскоре безрезультатно вернулись назад, однако Скоблин вновь поехал с инспекцией в Прибалтику и по возвращении оттуда выступил с новым планом. Теперь его план представлялся совершенно иным: полный отказ от активных одиночных действий «боевиков», а вместо этого — создание в каком-нибудь крупном центре мощной, разветвленной организации, которая занималась бы исключительно осведомительной работой и вредительством на территории Советской России. Скоблин призывал найти для подобной работы не просто знающего и проверенного офицера, но человека толкового, глубоко интеллигентного, с безупречной просоветской репутацией. Тут вроде бы и выплыли первые имена Штромана и, — как будто! — Вернера (бывшего одно время германским военным атташе в одной из прибалтийских стран). Впрочем, документ с этими фамилиями вскоре исчез самым непонятным образом, и Марш не мог поручиться, что там назывались именно «Штроман», «Вернер», а не «Шумахер» и «Геркер»: все больше усиливалась свара между РОВСом и НТСНП — сыпались бесконечные взаимные обвинения, печатались разоблачительные материалы в газетах, давались скандальные отчеты о собраниях, где противники без устали обливали друг друга помоями, обвиняя в помощи международному большевизму.

В этой газетной шумихе осталось незамеченным важное для Марша заявление полковника Фесенко, который в рапорте на имя генерала Эрдели (фамилию председателя комиссии РОВСа комиссар запомнил хорошо) докладывал о попытке бывшего офицера-корниловца Магденко, несомненно агента ГПУ, завербовать Фесенко, сведя его в Берлине с агентом по кличке «Георгий Георгиевич». Ни подробностей этой акции, ни деталей, описания внешности Магденко или «Георгия Георгиевича» донесение не содержало и лишь на следующий день Марш случайно (опять случайно! В этом деле все — случайно, зыбко, непредсказуемо) натолкнулся на довольно старое уже высказывание начальника берлинского отделения РОВСа генерала фон Лампе, свидетельствующее о хорошем знании корниловца Магденко: тот никогда не скрывал своих отношений с большевиками. Фон Лампе существовал реально. Его следовало немедленно найти и допросить. Марш тут же принялся за дело — тем более, что ему сообщили, генерал Лампе в настоящий момент находится в Париже. Фон Лампе, ставший не так давно генералом и очень гордившийся этим, подтвердил: Скоблин в Берлине встречался с Магденко. Около пяти лет они находились в постоянных дружеских отношениях. Магденко не раз приводил слова Скоблина: «Мне нужен верный человек, с которым можно было бы поддерживать постоянные сношения, а к тебе я имею полное доверие. Правда, в Германии есть у нас специальный представитель. Но именно потому, что он занимает официальный пост, это может его скомпрометировать. Речь идет о таких вещах, о которых не должен знать ни Лампе, ни сам Миллер».

Если принять на веру слова русских, генерал Скоблин уже не первый год является законспирированным красным агентом. Но к чему ему потребовалось убирать Миллера? Это ведь не Кутепов, полный священной ненависти к большевикам, готовый к борьбе с ними до последней капли крови. Миллер — чиновник, канцелярист. Да и РОВС уже не прежняя боевая организация, занимающаяся массовым засылом «боевиков»-террористов в Россию. Возможно, Скоблин и не имел каких-то глобальных задач. Его цель была проста и примитивна: свалить Миллера и занять его место, превратив штаб РОВСа во второй или третий «Трест». Но где в таком случае сам Скоблин? Убит? Украден и увезен? Зачем?..

8

Новый допрос главным образом был связан с письмами и документами, привезенными из Озуара, и новыми людьми, упоминавшимися в них. Многие материалы оказались зашифрованными; и технической части сюрте пришлось изрядно повозиться, чтобы добраться до сути. В большинстве зашифрованных документов речь шла по организации концертных турне. Корреспондент, чья подпись неизменно не прочитывалась, сообщал: турне в Советском Союзе будет длительным и дорогостоящим, придется сократить как-то маршрут и «создать специальный денежный фонд на границе», в помощь известному генералу. Позднее было прочитано: «генерал — фигура вне подозрений», однако его участие в концертном турне никак не оговаривалось и не объяснялось. Плевицкая объяснения по письму дать отказалась, сообщив, что видит «сию бумажку впервые», ничего не понимает и не в состоянии припомнить, когда, от кого и при каких обстоятельствах данное письмо было ею получено... В общем, переписка генерала Скоблина носила антибольшевистский характер. Однако попадались и письма, выражающие явное преклонение перед национал-социализмом и Гитлером — достойным вождем народа, призванного спасти Европу от нашествия большевиков. Скоблин жаловался неизвестному корреспонденту на хроническую нехватку средств, на возникающую порой «необходимость урывать деньги из сумм концертной деятельности Надежды Васильевны». На просьбу прокомментировать это утверждение мужа, Плевицкая вновь повторила, что «все хозяйство вел Скоблин, а о наличии или отсутствии денег она никогда не имела ни малейшего представления». И лишь позже следователь получил полное и первое истинное удовольствие — когда ему сообщили, что тайна зеленой Библии — Евангелия от Иоанна — раскрыта после повторного исследования. На первой странице издания эксперты обнаружили присутствие симпатических чернил, а под ними запись шифровального ключа и указание, как им пользоваться.

Марш, стараясь скрыть торжество, обратился к хозяйке дома. Плевицкая спокойно заявила, что зеленая Библия — чужая. В свое время полиция не смогла отыскать ту, что принадлежала ей. Теперь — она в этом уверена! — кто-то имел наглость подбросить ее к другим вещам. Марш едва не вспылил, но сумел сдержаться и продолжал допрос, вызвав вторично генерала Шатилова, на которого давно не возлагал никаких надежд. Просто решил поговорить, как-то успокоиться. И действительно, успокоился: генерал Шатилов попросил запротоколировать свое новое заявление, что в виновности генерала Скоблина теперь он не сомневается.

Следователю приносят какое-то письмо и докладывают: просила передать мадам Миллер. Он разворачивает бумагу без всякого любопытства.

— Это записка Натальи Миллер, писанная рукой ее мужа. Донесение генералу Драгомилову об организации Завадского-Краснопольского — некоего особого отдела, призванного следить за руководством РОВСа и «Внутренней линии». Еще организация?! Наподобие русских деревянных кукол-матрешек одна в другой. В первом списке все мелкие сошки: капитан Савин, Пилюгин, Трошин, Кауфман и другие. Но на полях любопытное — моды платьев и шляп, надпись: «Надежда Алексеевна». И далее: у нее бывают Скоблин с супругой, супруга Миллера. Надпись еле заметная, карандаш вытерся, но прочесть можно: собрание в воскресенье и понедельник. Будет Скоблин. И потом капитан Савин, капитан Савин — он ведь владелец ресторана на авеню Эмиля Золя?! Внезапно разбогатевший водитель такси? Точно — он. И Закржевский, все ускользавший руководитель джаз-оркестра, гастролер по Европе. Он! Все в одном клубке, и это отнюдь не случайно... Был произведен повторный обыск в доме модных шляп «Надин» на улице Сан-Лазар 100. Хозяйка мастерской, как оказалось, была в близких отношениях с Завадским-Краснопольским, которого характеризовала исключительно положительно — как доброго, щедрого, высокоморального и порядочного господина. Обыск, естественно, ничего не дал. Не удивило Марша заявление хозяйки и о том, что политическими взглядами своего знакомца она совершенно не интересовалась...