Расплата

Пока отец разглагольствовал себе дальше, Фридрих уставился на поля. Как же ему надоело все это! Больше всего ему хотелось сбросить старика со стены и положить конец его брюзжанию. Почти два месяца прошло после его поспешного бегства из Шарфенберга. Несколько долгих недель в родовой крепости отца, проведенных за изучением старинных документов, стрельбой из арбалета и бесплодными размышлениями. Тогда, в Шарфенберге, Фридрих спасся, спрыгнув в выгребную яму за крепостными стенами. Бегство было до того унизительным, что даже воспоминание об этом едва не лишало рассудка. Мысли вращались по замкнутому кругу. Все, о чем он так страстно мечтал, сокровища норманнов, которые сделали бы его независимым от отца, самостоятельная жизнь гордого правителя, – все пошло прахом. Обуздать ненависть удавалось, лишь отстреливая время от времени зайцев и хищных птиц. Это приносило хотя бы временное облегчение. Но Фридрих сознавал, что с каждым кроликом, дроздом или соколом в мыслях ему представлялась лишь одна цель.

Агнес…

Из-за нее он опозорился, и только с ней мог положить этому конец. Агнес бросила его вместе с этим щуплым менестрелем, унизила его, а потом, судя по всему, рассказала крестьянам о потайном туннеле… При этом у них было столько общего! Она была первой женщиной, к которой Фридрих испытывал что-то вроде симпатии. Он понимал, что успокоится, только когда она окажется у него в руках. И ночами напролет представлял, что с ней сделает.

Где же ты, Агнес? Где?

Все посыльные, которых он доселе отправлял на поиски, возвращались ни с чем. Ни Агнес, ни менестреля выследить не удалось.

– Ну, может, тебе повезет, и не придется самому отвоевывать свою крепость, – отцовская болтовня вдруг вырвала его из задумчивости. Старик стоял теперь совсем рядом и озирал изнывающий в зное пейзаж. – Я слышал, пфальцский курфюрст устроил на крестьян охоту, как на зайцев. Еще немного, и это безобразие наконец закончится, – он мрачно кивнул. – Я и сам подумываю устроить в своих владениях карательную акцию. В каждом захолустном селении прячется по меньшей мере один мятежник, по которому виселица плачет. Раны нужно прижигать, пока не начали гноиться.

Людвиг фон Лёвенштайн-Шарфенек замолчал и, казалось, задумался. Потом нетерпеливо взглянул на сына.

– А собственно, почему бы и нет? Ну что, справишься?

– Что… что ты имеешь в виду? – недоуменно спросил Фридрих. Он снова погрузился в мрачные раздумья.

– Ну, мне нужен безжалостный ублюдок, который возглавил бы карательный отряд. Такой, который ни перед чем не остановится. Которого не разжалобят слезы детей, пока их отец с распухшим языком болтается на липе. К тому же я собрался повысить размер податей. Нелегко будет вытрясти лишнее из непокорного холопья, – граф смерил сына взглядом. – Так ты хотя бы отвлечешься и сможешь показать, чего стоишь, – он вдруг улыбнулся, обнажив черные пеньки зубов. – А знаешь что? Если поможешь мне, можешь оставить людей себе. Возьмешь пятьдесят человек, которых я и так выделил бы в карательный отряд, и отвоюешь свои чертовы развалины. Ну, что скажешь?

Фридрих долго собирался с ответом, наблюдая за полетом очередного сокола. В голове по-прежнему звучало одно-единственное имя, снова и снова.

Агнес, Агнес, Агнес…

Чтобы не сойти с ума от ненависти, зайцев и птиц скоро будет недостаточно. Фридрих вспомнил взгляд казначея, прежде чем эти глаза остекленели. Тот взгляд его… как-то успокаивал, по крайней мере на время. А если сейчас и хотелось чего-то, так это спокойствия.

Только тогда он сможет вновь посвятить себя своей мечте.

– Почему бы и нет? – ответил Фридрих с нарочитым равнодушием. – Немного отвлечься в самом деле не помешает… – Он смерил отца пренебрежительным взглядом. – И ты действительно дашь мне ландскнехтов, чтобы захватить Шарфенберг и Трифельс?

Отец кивнул.

– Ландскнехтов, дюжину аркебуз и несколько картаун. Даю слово, – он протянул сыну руку. – Соглашайся и докажи наконец, что достоин носить мое имя.

Фридрих пожал ему руку и удовлетворенно улыбнулся. Он вдруг почувствовал странное облегчение. Он вернет себе крепость, снова возьмется за поиски сокровищ и рано или поздно разыщет Агнес. Однако прежде покончит с тяжелой, но не лишенной своей прелести работой.

Работой, в которой нет места чувствам.

* * *

Неделю спустя дюжина лошадей тащила вверх по Рейну тяжелогруженый парусник. Вода под лучами зенитного солнца переливалась бликами. На многочисленных баржах, плотах и лодках, что попадались навстречу, стояли загорелые плотогоны и махали им со смехом. Казалось, эта жестокая война шла только на суше, там, где еще напоминали о ней сожженные деревни, развалины замков и увешанные трупами деревья, – а на реке царил мир.

Посреди палубы в тени натянутого полога дремали три путника: двое мужчин и юная девица в дорогих, хоть и неброских, одеждах. У мачты висели новенькие ножны со шпагой, рядом была прислонена лютня из полированного кедра. На складном столике между путниками стоял графин пфальцского вина, поблескивая в лучах полуденного солнца.

Погруженная в раздумья, Агнес взяла хрустальный бокал и попробовала глоток. Оценив крепость вина, отставила бокал в сторону. Хотелось сохранить трезвый рассудок, чтобы осознать все, что произошло с нею в последние недели и месяцы. В жизни произошли перемены, столь разительные, что временами она казалась себе совершенно другим человеком. Бывшая Агнес фон Эрфенштайн, дочь простого наместника – теперь лишь блеклая тень, живущая скорее на страницах книги, чем в действительности.

После пожара в библиотеке Санкт-Гоара они спешно покинули город. Сначала трое перепачканных сажей беглецов добрались с недоверчивым плотогоном до Бингена, потом пересели на другое судно и прибыли в Майнц. Мельхиор уже не раз бывал здесь. Он отвел друзей к богатому торговцу приправами, который заплатил менестрелю две сотни гульденов за одну из спасенных книг и сверх того предложил места на одном из своих парусников. С тех пор они купили новую одежду и запаслись провиантом. Корабль между тем держал курс на старинный имперский город Вормс. Там собирались сгрузить товар, а путники проведут ночь в хорошем трактире.

Мельхиор зевнул, потянулся за новенькой лютней и перебрал струны. Те отозвались приятной мелодией.

– Воистину, чудесный инструмент, – сказал менестрель. – Дорогой, но своих денег стоит. Это как с ухоженной женщиной… Теперь победа в Вартбурге мне обеспечена, – он подмигнул Агнес. – Тем более с балладой о последней законной наследнице Гогенштауфенов. Искренне надеюсь, что вы будете сопровождать меня.

– Даже не думайте! – фыркнула Агнес. – Не хочу больше слышать этой ерунды. Мне довольно и того, что я наконец выяснила, откуда родом и кто мои настоящие родители. Хотя бы сновидения после того пожара в библиотеке прекратились.

– Но вы несете ответственность, не забывайте! – напомнил ей Мельхиор. – Особенно в это тяжелое время. Вспомните, что сказал вам перед смертью отец Доминик. Возможно, именно вы объедините империю. Вы и святое копье.

– Святое копье, – пробормотала Агнес. – Кто бы мог подумать! Каким образом копье объединит империю?

– Копье, которое еще отыскать надо, – вставил Матис и сладко потянулся.

Агнес украдкой на него взглянула. Лицо и шея за последние дни сильно загорели, под новой рубашкой из тонкой аугсбургской бумазеи угадывались мускулы. Кроме того, с недавних пор Матис носил бородку. Война и долгое путешествие превратили некогда бледного рыжеволосого юношу в настоящего мужчину.

– Не представляю даже, что такого в этом копье, – мрачно добавил Матис и взглянул на Агнес; она тут же потупила взор. – Всякий раз когда мы о нем заговариваем, ты только отмахиваешься. Почему, собственно?

– Потому что… я сыта по горло всей этой историей о моем прошлом! – выдавила Агнес. – Как ты не понимаешь? Еще неделю назад я была дочерью простого наместника, а теперь вдруг стала спасительницей Священной Римской империи… Для меня это как-то уж слишком! – Она вздохнула. – Но пожалуйста, давайте поговорим! Уверена, нашему менестрелю есть что рассказать о прославленном святом копье.