Распоротый

Было немножко грустно, но я уже привык к потерям. Если ты сразу не смог объяснить, не стоит повторять безуспешных попыток. Сразу понимают только те, кто настроен на эту волну. Остальные тебя никогда не услышат.

– Как там Принцепс? – спросил я, лишь бы что-нибудь спросить. – Он и сегодня знал, что ты идешь ко мне?

– Сегодня? – Таш повернулась поудобнее, прижалась щекой к моей груди. – Нет, сегодня не знал. – Она тихо улыбнулась чему-то своему. – Он сегодня вообще будто мозги потерял.

– А что с ним случилось?

– Да ничего. Просто завтра очень тяжелый Совет.

– Мне казалось, все Советы тяжелые, – пробормотал я.

– Когда сорок процентов пережившей войну промышленности остановлено или близко к остановке, причем остановлено после полугода напряженнейшего труда по ее восстановлению, то за это следует отвечать, – спокойно сказала Таш.

Судя по всему, эту фразу она где-то услышала и теперь с пользой для себя пустила в дело.

– Сорок процентов?! – поразился я.

– Это в целом. В металлообработке спад достиг пятидесяти пяти процентов, в промышленности стройматериалов – пятидесяти трех, в легкой – сорока восьми. А чего еще ожидать при таких безумных государственных расходах? Ты разве не видишь, что в последнее время инвестиционная политика абсолютно не согласуется с реальной перспективностью и прибыльностью проектов и отраслей? Сколько средств, например, бездарно вогнали в химическую и биологическую промышленность! А что в итоге? Полное истощение бюджета и резкое сокращение инвестиций. Думаю, что в ближайшие месяцы промышленность Керста ожидает коллапс.

Этого я не ожидал. Мне казалось, что секретарша Принцепса может только кидать шарик и забавляться с вазгифом. Я был настолько изумлен, что не успел закрыть рот, когда Таш вскинула на меня взгляд. Лицо ее странно дернулось, и мне показалось, что я заметил в глубине прозрачных глаз след мгновенно погашенной досады. Что ж! Я действительно плохо понимал хитросплетение экономических факторов и взаимодействие разных хозяйственных механизмов. Амалазунта отнеслась бы к сказанному Таш гораздо живее, У меня же в голове явно не хватало какой-то специальной шишки. Может быть, женщины любых миров вообще лучше мужчин приспособлены к экономическому анализу, не знаю. Во всяком случае, теперь я понимал, что был несправедлив к Таш. Она умела ходить гораздо дальше, чем я решил сначала, и ей вовсе не надо было подслушивать ничьих фраз.

– Я был сегодня на митинге, – сообщил я, пытаясь заполнить возникшую паузу. – Они требовали как можно быстрее двигаться в выбранном направлении.

– Это прекрасно. – Таш мечтательно улыбнулась. – Люди готовы восстанавливать нашу страну, не считаясь с трудностями.

– Что же тут прекрасного? – удивился я. – Ты ведь сама говорила, что все используется крайне неэффективно. Зачем еще больше усиливать негативные процессы?

– Залить костер легко, а разжечь потом трудно: мокрые дрова не загорятся. Надо улучшать технологии, принимать более точные решения, в конце концов наказать кого-то за отдельные ошибки. Но гасить порыв десятков тысяч людей нельзя. Это обойдется государству дороже.

"Как же, дороже! – подумал я, вспоминая вчерашнюю сходку чистильщиков, на которую попал, идя к Ракш. – Что может быть дороже крови? А ее есть кому пускать".

Но спорить мне не хотелось. Я хорошо чувствовал Таш, видел ее длинные, легкие мысли и знал, что этот вечер у нас не последний и что ситуацию в Керсте мы еще успеем обсудить.

– Иди ко мне, девочка, – сказал я, переворачиваясь на живот. – Я, кажется, по тебе соскучился. Дай я тебя поцелую…

– Поцелуй, пожалуйста, – согласилась Таш, и в голосе ее вдруг отчетливо прорезалась страсть. – Поцелуй меня скорее!

В этот вечер я очень не хотел ее отпускать, но Таш настояла на своем. И, настояв, тем не менее не спешила одеться и уйти. Она сидела на постели среди скомканных простыней и молча тянула скруш, который, к счастью, нашелся в подкроватном баре.

– Страшно тебе? – спросила она, глядя на меня. Проследив за ее взглядом, я скосил глаза на шрам, багровеющий в распахнутом вырезе разлетайки.

– Страшно? – Я удивленно пожал плечами. – Теперь уже не страшно.

– А ты не боишься умереть?

– Умереть! – сказал я презрительно. – Я жить не боюсь, а ты говоришь умереть!

Я взял свой бокал скруша, пожалев, что это не спиртное, и сделал порядочный глоток.

"Ты этого еще не знаешь, – думал я, глядя в занавешенное длинными ресницами лицо Таш, спрятавшейся за ними после моего ответа. – И хорошо бы тебе этого не узнать. Даже в моем окружении, которое состояло из одних мужчин, многие не знали этого. И я не знал до недавнего времени. А теперь знаю. Когда нечего терять, исчезает всякий страх. Жизнь вообще грустная штука, в ней нет места надежде. Но только не все это понимают. А это надо выучить наизусть. Потому что, как только ты перестаешь надеяться, к тебе наконец приходит настоящее мужество – спокойное и лишенное ярости".

– Теперь я буду жить долго, – сказал я с улыбкой. – Ты залечила мою сердечную рану.

Таш наконец поставила бокал на пол и слезла с кровати.

– Я поеду, – жалобно попросила она.

У входа мы неожиданно столкнулись с Оклахомой. Я как раз только взялся за плетеную ручку двери, как она отъехала в сторону и на пороге вырос постоялец. К счастью, он ничего не сказал. Может быть, хотел, но не успел. Я быстро и вежливо пропустил Таш вперед и, взяв ее за руку, повел вдоль гостиницы к углу, за которым можно было скрыться. Подозреваю, что Оклахома вывалился обратно наружу, посмотреть мне вслед, но принципиально он уже не мог ничего изменить.

На улице лил сильный дождь. Я хотел, как вчера, сбегать за возницей, но Таш решила немного пройтись. Мы брели в потоках теплой воды, журчащей вокруг босых ног, смеялись и целовались, и мне казалось, что я вернулся на Землю, в свою забытую школьную юность, когда вот так же бродилось по весне и можно было ни о чем не Думать и никуда не спешить.

На углу, перед площадью, Таш остановилась и, вцепившись в мою мокрую накидку, запрокинула голову, вглядываясь мне в лицо. Ее прозрачные глаза потемнели в ночи, мокрые волосы надо лбом склеились в тонкие прядки, а на щеках и носу блестели капельки дождя. Однако, несмотря на это, она была так хороша, что у меня от восторга на миг перехватило дыхание.

– Милый мой, милый, – она, прощаясь, закинула руки мне за шею, – чудесный мой, дорогой, настоящий мужчина, откуда ты взялся такой? Я буду помнить тебя, Распоротый, я хочу снова увидеть тебя, я хочу снова умирать под тобой. Я увижу тебя еще? Я обязательно должна увидеть тебя еще! Можно я опять приду к тебе? Я хочу тебя, я не наелась. Просто я сегодня больше не могу.

– Ну конечно, конечно! – засунув руки в прорези накидки Таш, я в который уже раз принялся ласкать ее грудь и ягодицы и сам возбудился, ощутив, как на мгновение сладостно обвисло, а потом напряглось и жарко прильнуло ко мне ее гибкое тело. – Мы обязательно увидимся снова! Куда же я от тебя денусь? Ты потрясающая! Я был по пояс в земле, ты вытащила меня. Такое счастье! Я не хочу тебя отпускать. Хочешь, я заберу тебя завтра после Совета?