Распутье

…И снова терзался:

– Нет! Нет! Без власти душа захиреет, тело умрет. Только власть, только сила власти держит нас в узде. А как же царь? Ить он, ежли у него отберут власть, должен бы пулю пустить в лоб. Должен, ежли он человек при уме и при силе.

Вот и Мартюшев познал сладость власти. А что творится с Хоминым? Оба хунхузят с хунхузами. Третью осень хунхузят. Прижали. Те в ответ, что не хунхузят, а воюют с хунхузами. Десятки людей свалили на дезертиров и хунхузов. Чем оправдались, когда их хотел прижать Бережнов? Боем с бандой Кузнецова, с которым на самом деле не поделили тропу разбойную. Сказали, что хотели уничтожить банду. Зиновий Хомин снова стрелял в отца, но промазал на этот раз. Осталось на тропе с десяток убитых с той и с другой стороны. Были и раненые, но, чтобы не тащить их через тайгу, добили.

Мир спутался в огромный клубок, как его распутать? Что есть правда? Где она?

– Хватит раскисать! – приказал сам себе Бережнов. – Надо наперво взять свата Алексея за хрип, потом Мартюшева и Хомина. Ежли и не построю Выговскую пустынь, то хоть многим насолю. Войско не распускать, готовить к новым схваткам. Братию надо приструнить. Заставить её пасть к ногам, из милости просить прощения. Отринули – так не раз еще попросят за обиду, – распрямился, глаза блеснули волчьим огнем. – Я вам устрою Варфоломеевскую ночь!

Приказал Красильникову и Селедкину явиться к нему. Пришли. Что-то наказал, они поспешно ушли.

Позвал наставника Мефодия Журавлёва. Ему сказал:

– Вы отринули меня как человека и как командира нашего войска. Вы не верите мне. А я уже говорил, что, ежели солдат не верит генералу, то тот должен застрелиться или, на худой конец, подать в отставку. Стреляться, по нашим законам, грешно, значит, я подаю в отставку. Передайте это народу, пусть выбирают себе нового командира. Аминь.

Мефодий с легкой усмешкой выслушал Бережнова:

– Передам. Народ примет твою отставку.

Бережнов шел домой и думал: «Что творю? Будь бог, то он тотчас же наказал бы меня. Значит, его нет. Пусть нет, я могу и не верить, но другие должны верить. Я их заставлю поверить. А дьявол, что блазнит меня? Пустое, я сам его придумал, это от болести душевной. Нет бога, нет дьявола, есть я – человек, коий должен вершить делами, как божескими, так и мирскими: миловать и карать. Властвующий может и не верить, но веру в людях крепить обязан. Сам не верь, но народ заставь верить в то, во что ты давно не веришь. Аминь».

Всю ночь люди видели свет в молельне: это молился Степан Бережнов, показывая свою веру в бога, свое прилежание к Творцу. А на заре, когда люди спали сладко и крепко, тишину разбудили выстрелы, даже взорвалась граната. Заполыхали дома Алексея Сонина, Мартюшева, Журавлёва, всех тех, кто не столь крепко верил в бога, кто шарахался с одной стези на другую. Как частые и тихие громы, отгремели выстрелы, затихли. Бандиты, или кто еще там, напали на деревню, угнали табун коней и скрылись, лишь оставили редкие следы на мокрой от дождя траве. Дать команду, чтобы преследовать бандитов, было некому. Журавлёв тушил свой дом, Сонин – свой, Мартюшев – свой. Бережнов же был в отставке. Бережнов молился. Даже когда пожар готов был перекинуться на его дом, он лишь посмотрел в окно, продолжая моление.

Дома догорали. Сухие, под краской, сгорели, будто порох. Бережнов сделал последний поклон, вышел из молельни, пропахший воском и ладаном, пришел на пожарище. Перекрестился и промолвил:

– За грехи наши шлёт нам бог эти наказания. Но ничего, дружно, со всепомощью построим новые. Однако надо кое-кому и задуматься. Аминь! – Повернулся и ушел в дом.

Народ загудел, народ зашумел, начал ругать Сонина за его богохульные разговоры, Журавлёва – за его плохое наставничество, мол, так просто принял отставку командующего, так тайком именовал себя Бережнов. Отринули самого верующего, самого святого человека, коий живота своего не жалел во имя веры в бога. Гнать Мефодия из наставников взашей, гнать из деревни Алексея Сонина! Будя, побулгачил, посмущал народ. Уже кое-кто добирался до шеи Сонина, другие тырчками гнали Журавлёва, ругали Мартюшева за его бандитизм. Ругали тех, кто оказался погорельцем.

Бережнов через щелочку в занавесках наблюдал за толпой. Вот она повалила к его дому. Пала на колени, здесь же стоял на коленях Журавлёв, Мартюшев, только не было видно Сонина. Тот вырвался из рук братии, взял винтовку и ушел в тайгу. С ним ушли Арсё и Журавушка. Ушли они, как думал Бережнов, по следам банды, чтобы отомстить дезертирам. Раздались крики, чтобы Бережнов вышел к народу. Не шёл. Пусть от криков перейдут к мольбам. Он, как царь Иоанн Грозный, долго не выходил к народу. За просьбами начались стоны и мольба. Вышел. Вышел насупленный, вышел грозный. Посмотрел на народ из-под кустистых бровок, тихо проговорил:

– Ежели просите, я готов порадеть за народ, но с тем уговором, чтобы всё сказанное мною тут же исполнялось. Как я понял, Журавлёв не осилил место наставника, кое я ему доверил, дабы не отвлекать себя от укрепления дружины; снова буду наставником. Второе: вы должны тотчас же изгнать из деревни богохульника Алексея Сонина и тех, кто пойдет за ним. Третье: мои слова, мои дела, и вы этому верьте, идут от бога, во имя веры в бога. Ежели согласны, то я готов снова служить вам верой и правдой.

– Согласны! Делай с нами, что хошь, но оборони нас от хунхузов!

– Веди, как раньше вёл, все дела наши, будь наставником и командиром.

– Добре, все в молельню, все дадут клятву на Святом Писании. Клятву в праведность дел моих, клятву на верное служение мне.

Это уже были заявления царя, а не наставника. Но люди пошли за Бережновым, люди отдались в его власть, испугались кары божьей, бандитов, да мало ли еще кого… При Бережнове никогда не было нападений на деревню, редки были пожары. А тут стоило отказаться от всего, и случилась беда. Народ во власти Бережнова.

Изгнать Сонина? Все за изгнание. И даже заявление бабы Кати, что она тоже уйдет, пойдет за мужем, не остановило людей, которые лишались великой лекарки. А где же сам Сонин? Баба Катя ответила:

– Пошел по следам хунхузов.

Арсё не терял следа, скоро нашли дезертиров спящими на берегу Улахе. Открыли пальбу, меткими выстрелами перебили половину отряда. Бежало десять человек. С ними ушли Кузнецов, Зиновий Хомин. Это главари банды. Старый и малый – сдружились.

Одного раненого привели в Каменку, он на допросе, который учинил наставник и командир Бережнов, сказал:

– Кто-то нам заплатил большие деньги, чтобы мы напали на деревню и подожгли дома Сонина, Журавлёва, Мартюшева. Приходили, как нам сказал Кузнецов, Селедкин и Красильников. Мы просьбу исполнили, а вы за что напали на нас? Говорили же, что не нападете!

– Куда ранен? В руку? Добре. Счас я тебя вылечу. Вот настой, сразу глотни весь стакан лекарства, и все пройдет, – сурово приказал Бережнов. – Это я просил ваших сделать доброе дело. Пей.

Выпил, тут же полезли глаза из орбит, перехватило дыхание, язык стал большим, немым. Пытался закричать пленник, но голос пропал. Настой борца сделал свое дело. Умер. Бережнов вышел к народу, сказал: