Распутье

Он называл свою банду партизанской.

– Дело. Тогда нам надо обойти те места, которых так боятся люди, и выходить в задуманное место.

– А чёрт его знает, как обойти те места! Как только сунулись люди на Кривую, так и не вернулись. Поначалу я думал, что там орудуют хунхузы, но скоро сам узнал, что там убивает людей Черный Дьявол. В тайге о нем боятся даже вспоминать. То манзы видели его, то он убил четверых манз.

– А как ты убил Зиновия? Где ты его убил?

– Отец заплатил, вот и убил. Деньги не пахнут, кровь пахнет. Заплатят за твою голову хорошо, то же будет с тобой, – смеялся в глаза Ковалю Кузнецов.

– Но ведь я могу убить тебя первого.

– Тогда ты скоро сдохнешь в тайге, и твой анархизм не поможет. Здесь пока я и Юханька хозяева, да вот еще Черный Дьявол. И не сдохнет же, тварина.

– И всё же, скажи мне честно, зачем ты вёл нас туда? – не отставал Коваль.

– Честно? Неужель вы, товарищ Коваль, думаете, что у людей еще осталась честность? А?

– А как же? Разве я не честно воюю за анархию?

– Не дурите мне голову, вы через ту анархию хотели бы иметь от народа хлеб с маслом, но, как я понимаю, он вам дал хрен с маком. Все, кто вопят перед народом о честности, сами до мозга костей бесчестны. Честный! Ха-ха-ха! Если бы вы были честны, то, придя домой, снова бы взялись за соху. Нет, вам подай власть. Сволочь ты, Коваль! Ты даже хотел убить своего дружка Шишканова. Вот его ещё можно назвать честным, не спутайся он с большевиками, не рвись к власти. За что? А за то, что он не бросился искать тебя и мстить тебе за испуг, и, когда я служил у него, он даже сказал мне, мол, коль встретите Коваля, то пусть идет домой, не тронем, будем делать из него человека. Мол, Семен еще не совсем пропащая личность.

– Не верю! – вспыхнул Коваль.

– А ты поверь, если ты называешь себя честным. Поверь и вернись к Шишканову, может быть, еще и должностишку подбросит. Милиционером поставит, а может быть, начальником сделает. У него ведь не всё ладно идет с Лагутиным. Лагутин – тот максималист-большевик, хочет всех вражин убрать, оставить только друзей, как убрал с должности меня, Юханьку. Шишканов ему противоречит, мол, надо делать все по-ленински: если будет нам полезен буржуй, то и буржуя держать при себе, полезен генерал, то и генерала пригреть. А мелкую буржуазию, так он вообще не хотел бы трогать, всем, мол, места хватит под солнцем. Но и Лагутин по-своему прав. Он требовал арестовать меня и Юханьку и предать суду за бандитизм и дезертирство. Орал, мол, неважно какая сейчас власть, Кузнецов с дружками дезертировали не от царя, а от России. Шишканов провошкался. А Лагутина я обязательно убью. Сволочь, хоть и прав в чем-то. Снова я партизан. Трех наших Лагутин пустил в распыл. Хорошие были парни, что резать, что стрелять умели. А о чести и не заикались, знали цену и себе, и той чести. Потому молчи о чести-то, коли сам быдло.

Вернулись к «кислой воде», чтобы оттуда напасть на Горянку и ограбить стариков. Хотя Коваль был против насилия над старцами, но на него цыкнули, и он замолчал. Приказали быть участником грабежа.

– Раз повязался с нами, то чего уж там. Жрать-то что-то надо. А кормить мы тебя задарма не будем. Бог сказал, чтобы каждый добывал хлеб в поте лица своего, – издевался Кузнецов.

Одно радовало Кузнецова, что если Черный Дьявол не пустил их на эту плантацию, то не пустит и тех, кто владеет ею. Значит, пока жив Черный Дьявол, за судьбу плантации можно не опасаться. Она под надежной охраной. Но через год-другой стоит наведаться. Трех часовых потерял, жалко ли? Самому бы остаться живу, а там пусть Дьявол хоть всех передушит.

Шли с осторожностью. Заметили на тропе двух пешеходов. Залегли. Взмах рукой – и путники были окружены, тут же обезоружены. Это были Арсё и Журавушка. Они шли тропой в Ольгу. Прошел слух, что туда завезли большую партию американских винчестеров, хотели закупить десятка два. Ведь винтовка Винчестера – мечта любого охотника: легка, прикладиста, безотказна на охоте и в бою, точно бьет. Несли с собой по десятку соболей, по полтысячи рублей ассигнациями.

– Ну, вот и попались, большевички, – зло щурил глаза Кузнецов. – Куда и зачем чапаете? Не знаете? Обыскать! Хорошо. Молодцы! Ладную деньгу вы нам подбросили. Спаси вас Христос!

– Их надо расстрелять! Это они вызволили Шишканова из кутузки! – вмешался Коваль. Не вмешайся он, то быть бы побратимам убитыми.

Кузнецов вспыхнул, оскалил зубы, раздельно ответил:

– Пока здесь командир я! А если я командир, то прошу мне не подсказывать. Анархия у нас не в почете! Это будешь своим отрядом командовать! А вы, побратимы, дуйте назад. В Ольге вам уже делать нечего. Я вам все прощаю: и то, что вы лили грязь на меня, и то, что вы большевики. Бегом!

Арсё и Журавушка не стали ждать повторной команды, круто повернулись и побежали по тропе. Винтовки у них отобрали. И только когда они скрылись за поворотом, Кузнецов понял, что Коваль был прав. Ведь побратимы побежали в Горянку. Загодя поднимут переполох, а чего доброго, так их теперь встретят выстрелами. Хотя из чего им стрелять? У стариков не должно быть оружия. Скрипнул зубами, набросился на Коваля:

– Кто просил тебя лезть со своим языком. Смутил мне разум. Догнать! Бегом!

Так просто догнать Журавушку и Арсё?! Первый мог бежать рядом с конем целый день, второй, пусть и короче были у него ноги, тоже мог бежать целый день без устали.

Арсё на бегу ругался:

– Плохие мы стали охотники, в прошлом году ограбил нас Юханька, в этом – Кузнецов. Совсем не стало глаз и ушей.

Вспомнили, как Юханька пришел зимой в их зимовье, когда они были на охоте. Устроил засаду и легко пленил. Убивать он их не собирался, но потребовал большую дань: двадцать соболей. Арсё возмутился:

– Раньше с нас брали дань хунхузы, но не больше шестой части добычи, почему ты берешь почти всю добычу?

– Потому что ты, Арсё, уже много лет не платил нам дани. Беру за те годы, за которые ты не платил, – мирно улыбался красавец Юханька. Человек, который был неотразим для женщин не только из-за красоты, но и потому, что носил на груди самый дорогой в мире ус самого старого и большого тигра. – Передай всем русским охотникам, всем нашим охотникам, что отныне, раз прогнали меня русские, снова сделали хунхузом, буду брать дань с каждого человека, который живет в деревне или тайге, по соболю с головы. Если откажетесь, то буду ночами нападать на деревни и убивать всех, кого успею.

– Передам, обязательно передам, – смеялся глазами Арсё. – Только не знаю, как вас встретят в деревнях. Здесь вы рысями крадетесь за охотниками, а там вам мимо сотни глаз не пройти. Бережнов умеет встречать таких гостей и провожать. Поймают – петля будет.

– За что же? – захохотал Юханька. – Бережнов большевик, мы тоже большевики, только чуть поругались, но скоро будем вместе. Петька Лагутин ругается, что мы грабим людей, теперь мы будем у них просто брать, как брали раньше: есть нам что-то надо. Мертвых не будет, все будут довольны, от других хунхузов спасать будем. А их скоро станет очень много. Кузнецов – хунхуз, потом еще придет один Кузнецов, потом три, десять. Я даже напишу вам расписку, как это делает Петька Лагутин, что взял от вас дань во имя мировой революции, а когда мировая победит, то мы ту дань вам вернем. Все большевики так делают.

– Тоже мне большевики! Скажите, спаси Христос, что мы не знали о вашем приходе, а то бы дали вам «дань»! Навалили бы, как дрова.

Позже были ограблены Алексей Сонин, Исак Лагутин. Революция революцией, а никто про охоту не забывал. Бывал на охоте и начальник милиции Пётр Лагутин. Ведь за эту должность пока платить было нечем, а вот голову снести грозились все, кто был обижен.

Сонин было запротестовал, но Юханька мирно сказал:

– Чего ругаться? Ты – большевик, я – большевик, ты – интернационалист, я тоже. Чем жить Юханьке? Грабить он больше не хочет, а жить надо.

– А если я тебе ничего не дам, тогда что?

– Тогда Юханька уйдет, но сильно-сильно будет обижаться на Алексея Сонина. А в тайге лучше иметь больше друзей, чем обидчиков. Кузнецов будет грабить Горянку, а кто ее спасет? Юханька.

С Сониным и сам Юханька не хотел ссориться.

– Сколько?

– Сколько дашь на пропитание Юханьки.

– Вот тебе три соболя, десять колонков – и катись!

– Покатился, – усмехнулся Юханька и ушел со своей бандой дальше.

Но зато он начисто ограбил Красильникова и Селёдкина. Пусть те, как всегда, и немного добыли, но Юханька на то сказал: