Распутин наш

– Помешать такой агитации почти невозможно, – адмирал глубоко затянулся и выпустил дым через ноздри, – требуется все время следить за командой, что сильно затрудняется условиями морской жизни, а сыск противен всем традициям флота.

– Сыск, наказания и затыкание ртов ничего не принесет, кроме вреда, – Распутин чувствовал, что вступает на тонкий лёд классового конфликта, но отступать было некуда. – Пропагандисты говорят о том, что и так всем известно, правдиво перечисляя реальные беды государства – воровство, предательство, некомпетентность. Под этим подпишется каждый здравомыслящий человек из любого сословия. Манипуляции начинаются, когда речь заходит о способах лечения социальных болезней. Чаще всего предлагается один рецепт – убить всех плохих, чтобы остались одни хорошие, а начать с непосредственного начальника…

– Хорошо сказано, Григорий Ефимыч, я, пожалуй, запомню, – кивнул Непенин. – Вы считаете, что сделать уже ничего невозможно?

– Если мы оставим за скобками нашей беседы политику, то могу обратить ваше внимание, что агитация и пропаганда разлагают в основном невоюющие подразделения. В отряде крейсеров и минных дивизиях, регулярно выходящих в море, где морское братство – не красивые слова, а суровая реальность, необходимая для выживания, результативность пропаганды почти нулевая. Матросы слушают агитаторов и даже сочувствуют, но у пропагандистов не очень-то получается натравить их на командиров.

– Не могу не спросить. А если не оставлять за бортом политику?

– Тогда процитирую Никколо Макиавелли: «Если не можешь победить толпу – возглавь её».

– Однако, – Непенин покачал головой, – сибирский крестьянин, цитирующий Макиавелли… Я ещё раз убедился, что вы не тот, за кого себя выдаёте и, скорее всего, никогда не были… Теперь понятно, почему вы выбрали именно эту маску. В облике аристократа при дворе у вас не было бы ни единого шанса. Что же касаемо существа вопроса… Нет, таланта трибуна у себя не наблюдаю, командование толпой принять не готов-с…

Распутин облегченно вздохнул. Непенин сам за него решил сложнейший кроссворд объяснения своей осведомлённости и образованности. “Пусть лучше думает, что я – граф Монте-Кристо, чем Пигмалион,” – съехидничал внутренний голос.

– Мне только непонятно, – продолжил адмирал с надрывом, – почему вы, обладая даром предвидения и возможностью донести всю правду до государя, не сделали это?

– Делал и неоднократно, причём не только я, а люди гораздо более авторитетные и заслуженные, – с досадой бросил Распутин, зная всю историю обращений подданных к царю с предупреждениями о грядущих катаклизмах и мольбами сделать хоть что-нибудь ради сохранения государства. – Сегодня мы в разговоре с Николаем Михайловичем упомянули доклад управляющего ГАУ Маниковского, подписанный сразу пятью генералами. А был ведь еще доклад Дурново, рекомендующий вообще не ввязываться в войну с кайзером. Тоже не слышали? Жаль! Пётр Николаевич – вот кто действительно был провидцем! Он предупреждал, что даже победа над Германией сулит нам крайне неблагоприятные перспективы. Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой трудно предвидеть…

– Что же это получается? – Непенин выглядел, как ребёнок, которому авторитетно доказали, что Деда Мороза не существует. – Все всё знают, все говорят, предупреждают, и ничего не происходит?

– Ах, Адриан Иванович… Вы ведь всю японскую прошли, не так ли? Представьте себе, что с Вашим опытом и знаниями являетесь пред светлые очи государя-императора в 1904 году и рассказываете, что война с Японией – не легкая прогулка, и лучше в нее не вступать, чтобы избежать позора Цусимы, сохранить корабли, Порт-Артур, жизни солдат и моряков. Как думаете, послушал бы вас император, если министр Плеве в другое ухо нашептывает ему про маленькую победоносную войну, а статс-секретарь Безобразов – про возможность разгромить японцев силами охраны КВЖД?

– Так что же, ничего нельзя изменить?

– Почему же? – риторическим вопросом на вопрос ответил Распутин, – всегда есть выход. При самом плохом, трагическом раскладе… Мы точно знаем, что умрём, но можем попытаться сделать это с пользой. Не так уж мало, согласитесь…

– Да… Пожалуй, – задумчиво произнес адмирал, прикуривая очередную папироску, – и насчет разложения не воюющих экипажей – очень верное наблюдение. Собственно, если бы не прямой запрет на выход линкоров без высочайшего повеления…

– Высочайшего повеления не будет, Адриан Иванович. Если вы спокойно полистаете историю сражений, то заметите, что оно обычно запаздывало или предписывало действия, противоположные тем, что вели к победе.

– У вас отвратительная манера изъясняться полунамёками! – поморщился Непенин, – говорите просто и ясно, что вы от меня ждёте?

Распутин пристально посмотрел в лицо адмирала. “Закусил удила, старый вояка, не хочет идти овцой на заклание. Буду ковать железо, пока горячо…”

– России нужен благовидный повод для выхода из войны, пока она не превратилась в братоубийственную гражданскую, – сухо, протокольно начал Распутин. – Германия этого тоже хочет, но мешают амбиции и иллюзии, что еще одно усилие, и Петроград попросит пощады. Для продуктивных, скоропостижных переговоров требуется волшебный пинок под немецкий зад…

– Пока мне всё нравится, – удовлетворенно прокряхтел Непенин.

– На днях начинается наступление Северного фронта, – продолжил Григорий. – К сожалению, в нынешних условиях шансов немного – резервов мало и они ненадёжны. Скорее всего, наступление захлебнется, если не вмешается некая третья сила. И этой силой можете быть вы, Адриан Иванович. Сражение развернется в Курляндии. От линии фронта до Виндавы – 90, а до Либавы – всего 100 вёрст, всё западное побережье Балтийского моря – оперативный тыл немецкой группировки. Любое беспокойство нарушит её устойчивость…

– Хотите предложить обстрелять с моря прибрежные позиции немцев? – перебил Непенин.

– Этого недостаточно, – покачал головой Распутин, – требуется создать иллюзию, что именно с побережья наносится главный удар, а наступление Северного фронта – это отвлекающий манёвр.

– Балтийский флот никогда не проводил и даже не планировал подобные операции, – задумчиво произнёс Непенин, – в любом случае, они готовятся длительное время и подлежат согласованию со Ставкой…

– И гарантированно становятся известными противнику, – закончил за адмирала Григорий. – Балтийский флот своей пассивностью так убаюкал немцев, что они не только вытащили все свои линкоры в Северное море, но и оставили сторожить устье Эльбы четыре последних броненосца. Крупнее крейсера у них сейчас на Балтике ничего нет.

– Долго ли германцу провести свои два десятка линкоров обратно Кильским каналом? – возразил Непенин.

– Уже меньше, – усмехнулся Распутин, – «Нассау» в устье Эльбы застрял на мели…

– Откуда известно? – вскинул голову адмирал, – хотя, что я спрашиваю. Значит, говорите, «Нассау», – задумался Непенин и хитро улыбнулся. – Могу не ждать февраля, пораньше проверить…

– А и проверьте, Адриан Иванович, – кивнул Распутин, – самому интересно. Возвращаясь к теме пассивности линейного Балтийского флота, уверяю Вас – сейчас самое время удивить кайзера и его адмиралов. Если Либаву хоть как-то стережёт восемь батальонов и три батареи шестидюймовок, то Виндава и окрестности вообще беззащитны. Мобилизуйте учебные экипажи, сформируйте десантные штурмовые отряды из охотников и, под канонаду морских орудий…

– Эко у вас всё просто, – съязвил Непенин. – А что делать, когда остальной Hochzeeflot под Либаву заявится?

– То же, что делал адмирал Ушаков. Не считать противника, а бить его. Если помереть суждено, так все лучше на мостике от вражеских снарядов, чем на штыках собственных матросов, чем сидеть и ждать, когда по вашу душу придёт хмурый товарищ из ревкома, пальнёт промеж лопаток и пометит крестиком фамилию в своём списке…

Непенин дёрнулся, будто его ударили, смерив Григория гневным взглядом. Отвернулся, швырнул за борт окурок так, будто это каменюка.