Распутин. Тайна его власти

Для Распутина главными являются не вопросы по существу или квалификация претендента (это слишком трудная для него задача), а то, чтобы сохранить друзей или убрать с дороги врагов, а значит, уберечь позицию собственной власти от посягательств.

Губительную позицию заняла и Александра, придерживаясь принципа «враг — друг». Она делит кандидатов на «своих» и тех, кто «против нас», в зависимости от того, была ли их позиция по отношению к Распутину позитивной или негативной.

Распутин подает постоянно новые поводы для критики. Он опять продвигает одного из своих друзей, вызывая тем самым всеобщее непонимание и негодование. Его сибирский друг Макарий из Томска за свою «святость» стал, благодаря пособничеству Распутина, митрополитом Московским. Теперь споры ведутся вокруг кандидатуры епископа Тобольского. Решение должен вынести Синод.

Поведение Распутина здесь такое же, как и всегда. Ему недостаточно с помощью Александры подействовать на царя с целью предоставить своему другу юности из Сибири, Варнаве, соответствующий пост. Он произносит пылкие речи о «лояльности к императорскому дому» и «глубокой набожности» этого молодого человека, которого в миру зовут Василием Накропиным, и на которого он якобы «сразу обратил внимание» во время паломничества в монастырь Верхотурье, когда и познакомился с ним. При этом Распутин умалчивает, что Варнава неграмотный, не получил даже школьного образования и из-за недостаточного духовного образования работал всего лишь садовником.

Но Распутина нельзя смутить отсутствием квалификации и обоснованными аргументами. Он сам идет в Синод, чтобы надавить на обер-прокурора Саблера и его заместителя Даманского. При этом не забывает напомнить о том, что оба получили свои посты благодаря его ходатайству. Он умело использует склонность Александры к мистике, которая уже почти заменила ей реальную жизнь. Вдвоем с Варнавой они посылают ей из Сибири телеграмму, впечатляющую загадочными формулировками, обычно оказывающими магическое действие на царицу своей необъяснимостью. Кажется, что речь идет о предсказании какого- то чуда: «Благодаря милости божьей свидетели смогут увидеть, как Христос появится в доме божьем (…) Подробности устно…»

А «подробности» — это сообщение Распутина, что над Тобольской церковью в течение четверти часа можно было видеть крест.

В замешательстве, но нисколько не сомневаясь в достоверности рассказа Распутина, царица спешит сообщить в Генеральный штаб Николаю: «Бог даст, что это хороший знак. Кресты бывают редко…».

Варнава, молодой монах-аскет, еще ничего не знающий о Распутине, с радостью вступает в эту игру в интересах собственной карьеры, а Распутин полагает, что благодаря ей сможет подготовить себе на будущее надежную опору, которая ему еще пригодится в родной губернии на случай новых происков против него.

Но едва прекращаются роптания тех, кто введен в курс происходящих событий, как начинаются новые неприятности с Варнавой, новоиспеченным епископом Тобольским. Стремительный подъем сделал его самоуверенным, и, чтобы увековечить в своей епархии имя ее собственного Святого, он предлагает канонизацию мощей Иоанна Максимовича — бывшего митрополита Тобольского. Этим Варнава хочет привлечь паломников и извлечь финансовую выгоду.

На этот раз Синод не позволяет навязать себе решение Варнавы — церковное решение, которое должно быть утверждено царем. Нет ничего удивительного: после первого скандала Саблеру пришлось уйти, а его последователь Самарин — авторитетный и неподкупный ставленник Московской аристократии — не боится сделать выводы и призвать Варнаву к суду. Царь назначил Самарина вопреки сопротивлению царицы (запуганной и подавленной Распутиным), однако его действия против протеже Распутина, Варнавы укоротили пребывание Самарина на этом посту. Одно то, что Самарин действует против кого-либо (Варнава), кого защищает «святой человек», является грехом, аргументирует Александра. Когда же Самарин еще и осмеливается рекомендовать царю отправить Распутина домой в Сибирь, что государь на время и делает, его дни в качестве обер-прокурора сочтены. А Варнаве, благодаря неоднократным ходатайствам Распутина и вороху отправленных им телеграмм, разрешено сохранить занимаемое положение, но только деятельность свою он может осуществлять в ограниченных пределах, Самарин же вскоре после этого лишается поста.

Верующие из Царицына, где Распутин несколькими годами ранее праздновал величайший триумф пророка, будучи еще сторонником Илиодора, насторожились из-за происходящего в церкви, авторитет которой пошатнулся и в провинции. Они направляют письмо, под которым подписались тысяча человек, председателю Думы, обращаясь к нему, как к «представителю и защитнику совести народа».

Обеспокоенные люди хотят знать, как в действительности обстоят дела с Распутиным, «в святости которого многие из нас были убеждены, когда он приезжал, читал проповеди, лечил и раздавал подарки (…) а сейчас о нем распространяют совершенно противоположные слухи, о которых можно прочитать и в газетах…». Если это все соответствует действительности, как и то, что «Распутин пробыл четыре часа в Синоде, чтобы повлиять на его решения, и если сообщения об его распутной жизни тоже правдивы…» — вот то, к чему сводится четырехстраничное послание, — «почему Вы тогда все молчите? А если нет — почему Вы его не защищаете? Для батюшки Царя есть только одна правда. Мы просим сообщить ее нам. Мы ее признаем — но, пожалуйста, успокойте нашу совесть…»

Письмо, написанное в связи с первыми событиями, происходящими вокруг имени Варнавы и в связи с отношениями Распутина с Синодом — высшим церковным органом — дало повод, прежде всего, открывающему новое заседание Думы Гучкову в почти неприкрытой форме осудить в своем выступлении происходящие события. «Темные силы овладели той сферой, где принимаются решения на высшем уровне…»

Гучков уже выступал в одной газете, членом Наблюдательного совета которой он был, с неприкрытой критикой власти Распутина и злоупотреблений ею. На что цензура, наложенная на прессу в отношении личности царя, царицы и Распутина, высказала порицание. Гучков хочет высказать на заседании протест и вынудить принять общую резолюцию, требующую от правительства разъяснений. Но председатель Думы Родзянко отговаривает его («Это афера с ожерельем королевы») — намек на пресловуто известную историю с ожерельем Марии Антуанетты. «Это — горячее железо, которого лучше не касаться, — осторожно намекает Родзянко, — министры правительства могли бы принять меры к закрытию заседания…»

Гучков отказывается от своего плана — не в последнюю очередь потому, что не находит поддержки своему намерению: левые партии, от которых он в связи с критикой правительства ждал поддержки в этом деле, не проявив интереса, отмахнулись. Менять что-либо таким образом было не в их интересах: «Лучше Распутина никто не будет служить революции. Почему мы должны бороться с ним?»

Но дело с Варнавой оказалось прелюдией. Писательница В. А. Жуковская рассказала о гораздо более высоком назначении, свидетельницей которого стала в 1915 году на обеде у Распутина.

«Когда я около часа пришла на Гороховую, то сразу услышала в прихожей громкие голоса и пьяный смех. Я раздумывала, стоит ли мне идти туда, но тут подошел Распутин, радостный, с красным лицом. На нем была дорогая лиловая рубаха: „Душенька, ты легка на помине“, — пробормотал он и потянул меня в столовую.

Там сидели четверо мужчин — монах, священник высокого ранга, со сверкающим крестом на груди, маленький поп, какой-то господин восточной внешности [69] и болезненно выглядевший молодой человек — очевидно Осипенко, секретарь Питирима [70] . Общество было относительно пьяным. На столе стояло множество пустых бутылок, громадный поднос с осетриной, два — три торта, бесчисленное количество небрежно открытых консервных банок, содержимое которых было так же разбросано по скатерти, как куски хлеба, соленые огурцы, белый хлеб и пироги.

69

М. Андронников, выходец с Кавказа.

70

Наст. имя — Окнов, епископ Курский, имеющий сомнительную репутацию. Говорили, будто Распутин произвел его в экзархи Грузии. Одни считали Осипенко его внебрачным сыном, другие — любовником слывшего гомосексуалистом Питирима.

— Я тут к Вам привел одно сокровище, — произнес Распутин, посадил меня рядом с собой во главе стола спиной к окну, как он это всегда делал. Пододвигая бокал вина пожилому мужчине справа от себя, он крикнул:

— Ну, князек, наливай! — он протянул мне бокал с мадерой:

— Пей, душенька, это мне принес Ванька, — он показал на молодого мужчину.

— Но мне не хочется, — отклонила я бокал.

— Почему бы нет, моя девушка? — подал теперь голос монах, еле ворочая языком. — Выпивка — это ни в коей мере не грешное действие, потому что на это нам дал благословение даже наш святой отец Владимир, который высказал великую правду: „выпивка — это удовольствие России и без нее мы не можем“.

— Правильно, отец, правильно, — поддержал его тот, кого Распутин назвал „князьком“, очевидно, князь [71] , — мы без вина, как рыба без воды.

— Ты прав, князь, ты прав, — бормотал Распутин и передал ему мадеру. — Пей, грех невелик. Через грех очищается душа. А потом нас очистят наши возлюбленные!

— Только они могут замолить Ваш грех? — взяла я слово.

Распутин так сильно стукнул кулаком по столу, что все чашки подпрыгнули:

— Еще бы! Ваши — может, и нет, но мои сибирские. У меня для этого есть свои люди!

71

М. М. Андронников считался сомнительной фигурой в Петербурге. Никто не знал, на какие средства он жил. Сомневаются также и в его княжеском титуле. Очевидно только, что он плел интриги за кулисами назначений на влиятельные посты.