Распятый Тангейзер

Но эта стояла в стороне от других, совершенно одна, не трогаясь с места. Солнце бросало свой свет на ее мертвенно-бледное лицо. Она выглядела, как жрица, в ее черные волосы были вплетены магнолии, и магнолии были в обеих ее руках. Это была она, та, на груди которой только что покоилась его голова. Теперь же она стояла в стороне, а его голова лежала на твердом камне.

– Мы - твой день и твоя жизнь!
– льстили ему другие.

– Я - твоя смерть и твой сон!
– говорила она.

– Я обовьюсь миртом вокруг твоих ног, - говорила Констанца, а Клара бросала на него порхающие лепестки мака. И ото всех от них распространялся вокруг странный аромат, аромат, воспламеняющий желание, аромат белых женских тел.

Миниатюрная белокурая Анна целовала его глаза, а Долли ласкала напудренные щеки. А Лизель пыталась своими тонкими пальчиками разгладить

горькую морщину около его рта. Легким танцующим шагом, покачивая бедрами, подошла Стения, а испанка все пела и пела свою странную песню о белой голубке.

Наконец и та, другая, бледная жрица с магнолиями в волосах, подошла к нему.

– Я - твой сон и твоя смерть!
– сказала она.

И тут отпрянули все остальные. И медленно, без единого слова, она вложила в каждую из его открытых ладоней по большой красной розе. Затем согнулась вперед, присела и поцеловала его прямо в рот.

Больше он ничего не видел.

Но красные розы горели в его руках, и жгли его ладони, и приковали их к камню скалы, словно раскаленные гвозди.

Красные раны, пылающие красные розы...

Его голова молитвенно склонилась ей на грудь... как знать, может быть, он чувствовал ее дыхание, легкие подъемы и опускания ее груди.

– Я - твоя смерть и твой сон!
– сказала она...