Рассечение Стоуна

Уж не знаю как, но Гхош понял, что со мной творится. Может быть, он заметил, что меня, в отличие от Шивы, не допускают до Генет, может быть, ему бросилось в глаза мое замешательство перед Земуем. Наверное, у меня на лице было написано, что я вплотную столкнулся со сложностью (чтобы не сказать лживостью) человеческой натуры. Я пытался разложить по полочкам открывшуюся мне правду, найти свое место, и мне очень помогало, что Гхош остался преданным отцом – не переменчивым, не надоедливым, а четко знающим, когда он мне нужен. Если бы до ушей Хемы дошло, что случилось в кладовой, я бы знал об этом через две секунды. А Гхош сохранял спокойствие, был готов меня выслушать и, похоже, не торопился рассказывать все Хеме.

Как-то дождливым днем, когда Генет и Шива занимались с Хемой танцами, позвонил Гхош и предложил встретиться в приемном покое.

– Хочу показать тебе весьма необычный пульс.

Гхош теперь главным образом исполнял обязанности хирурга, проводил три плановые операции в неделю плюс экстренные случаи. Но, как он говаривал за ужином, в душе остался терапевтом и не мог отказать себе в удовольствии осмотреть пациента, поставить которому верный диагноз не смогли ни Адам, ни Бакелли.

Я был благодарен Гхошу за звонок. Меня совершенно не интересовали танцы и раздражала Генет, которой нравилась всякая ерунда, где мне не находилось места. Я влез в калоши, дождевик, взял зонтик и пошлепал в приемный покой.

Демисс, молодой человек за двадцать, сидел перед Гхошем на табурете в одних поношенных бриджах. Я сразу заметил, как у него трясется голова. Это был мой первый официальный осмотр пациента, и я пребывал в смущении. Что этот босой крестьянин подумает о мальчишке, вмешивающемся в действия врача? Но больной был в восторге. Позже я понял, что пациентам очень по душе, когда их осматривает несколько человек. Не только Адам его посмотрел, не только тилик – доктор, который лечит родственников самого императора, но и – в качестве своеобразного бонуса – я.

Гхош накладывает мои пальцы на запястье Демисса. Вот он, пульс, сильное биение легко прощупывается. Теперь я вижу, что голова его дергается в такт ударам.

– А теперь пощупай мой, – Гхош протягивает мне свою руку. Это задача посложнее, его пульс бьется не так сильно.

Мои пальцы снова на руке Демисса.

– Опиши, – предлагает Гхош.

– Сильный… Напряженный. Словно живое существо бьется под кожей, – говорю я.

– Точно! Классический подскакивающий пульс. По-научному пульс Корригана. Водяной молот.

Он протягивает мне тонкую стеклянную трубку длиной в фут.

– Держи вертикально. А теперь переверни.

Трубка запаяна с обоих концов, в ней вода, но ее немного. Когда я переворачиваю стеклянный сосуд, вода с чмокающим звуком неожиданно резко ударяется о дно.

– Там внутри вакуум, – поясняет Гхош. – Это игрушка ирландских детей. Водяной молот.

Гхош сделал водяной молот для меня: запаял горелкой Бунзена с одного конца стеклянную трубку и налил внутрь несколько капель воды через оставшийся открытым конец. Затем нагрел участок трубки над налитой водой, чтобы вышел воздух, и быстро запаял отверстие.

– Сердце Демисса выбрасывает кровь в аорту. Это магистраль, идущая от сердца. – Гхош делает на бумаге набросок. – Вот этот клапан на выходе должен закрыться после того, как сердце сократилось, чтобы кровь не пошла обратно. А он закрывается не полностью. Так что половина прокачанной его сердцем крови возвращается обратно, потому-то пульс и подскакивает.

– Как это замечательно: коснулся человеческого тела кончиками пальцев – и уже столько о нем знаешь! – восхищаюсь я.

У Гхоша на лице такое выражение, будто я изрек мудрость.

На этих каникулах он часто посылал за мной. Бывало, появлялся и Шива, но только если это не мешало танцам или рисованию. Я научился распознавать медленный, низкий, платообразный пульс, характерный для стенозированного аортального клапана, – полную противоположность подскакивающему пульсу. Через суженное отверстие сердцу трудно качать кровь. В результате пульс делается слабый и вместе с тем продолжительный. Pulsus parvus et tardus [69] , как определил его Гхош.

69

Пульс малый и медленный (лат.).

Эти латинские слова нравились мне своей отчужденностью, солидностью и даже тем, как их выговаривал язык. Выучить язык медицины значило овладеть новым оружием. Это была чистая, благородная сторона жизни, без тайн и обмана. Как замечательно, что одним словом можно выразить запутанную историю болезни! Я попытался объяснить это Гхошу, и он разделил мой восторг.

– Да! Целая сокровищница слов! Взять хоть кулинарные метафоры! Мускатная печень, саговая селезенка, малиновый язык, желеобразный стул, ПГГ – арбузная корка, да мало ли! Не будем уже говорить о невегетарианской кухне!

Как-то я показал Гхошу блокнот, куда записывал все, что он мне говорил насчет медицины. Я тщательно перечислил различные виды пульса: pulsus paradoxicus, pulsus alternans, pulsus bisferiens [70] и набросал картинки. На форзаце Гхош написал: Nam et ipsa scientia potestas est!

– Это значит «Знание – сила!». Как я верю в это, Мэрион!

Разными видами пульса мы не ограничились. Когда у меня выдавалась свободная минутка, я шел к Гхошу. Ногти, языки, лица – скоро мой блокнот заполнили рисунки и новые слова. Занятия каллиграфией были мне в помощь: подписи под рисунками получались четко и разборчиво.

70

Pulsus paradoxicus – парадоксальный пульс; pulsus alternans – альтернирующий пульс; pulsus bisferiens – двойной пульс (лат.).

Под самый конец каникул, в пятницу вечером, я поехал вместе с Гхошем к Фаринаки, слесарю-инструментальщику. Гхош передал Фаринаки два старых стетоскопа и набросок того, как, по его мнению, должен выглядеть стетоскоп – учебное пособие. Фаринаки, суровый сутулый сицилиец, в кожаном фартуке поверх жилетки, окутался сигарным дымом и внимательно изучил чертежик, водя по бумаге длинным указательным пальцем. Он уже изготавливал для Гхоша разные хитрые приспособления, вот и сейчас только плечами пожал, как бы говоря: хотите – сделаем.

На обратном пути Гхош вручил мне сверток:

– Подарок.

В свертке оказался новенький стетоскоп.

– Зачем тебе ждать, пока Фаринаки раскачается. С видами пульса ты уже знаком, пора начинать слушать тоны сердца.

Я был тронут. Первый подарок, который вручили лично мне, а не нам вдвоем с Шивой.

Оглядываясь назад, могу сказать: когда Гхош позвал меня пощупать пульс Демисса, он меня спас. Мама моя умерла, отец вроде бы и не существовал, я все более отдалялся от Шивы с Хемой и винил в этом себя самого. Вручая мне стетоскоп, Гхош как бы говорил: Мэрион, будь самим собой. Все отлично. Он открыл передо мной мир, пусть не тайный, но сокровенный. Без проводника тут было не обойтись. Надо знать, что ты ищешь, но вместе с тем и как искать. Надо совершить над собой некоторое усилие. Но если в тебе теплится интерес к другим людям, к их благополучию, если ты вошел в эту дверь, происходит странная штука: свои собственные злоключения ты оставляешь у порога. И это быстро переходит в привычку.