Рассечение Стоуна

– У нас одна мать, – криво улыбнулся офицер. – Это правда, мы с ним похожи. Как он был одет?

– Армейский китель. Без рубашки. Белая майка. Ботинки, брюки.

– Не заметили в нем ничего особенного?

– Револьвер у него был заткнут вот сюда, – Розина показала себе на верхнюю часть живота, – а не лежал в…

– Кобуре? – подсказал офицер.

– Да. И выглядел он… глаза красные. Он как будто был…

– Пьян? – опять подсказал брат, очень мягко. – Вы спросили, на каком основании он требует мотоцикл?

– Прошу вас, сэр. У него был револьвер. Он сердился. У него были ключи.

– Что он сказал вам?

– Много чего. Сказал – забираю мотоцикл. Я не возражала. – Розина отступила от отрепетированного сценария, но все шло гладко.

– А что такое? Что случилось? Что произошло с мотоциклом? – спросил по-английски Шива, и я поразился его отваге.

– Этого-то я и не знаю. – Английский у офицера был безукоризненный, манеры мягкие. – И мотоцикл был ему ни к чему. В армии ему бы все равно не разрешили на нем ездить. – Он помолчал, как бы раздумывая, сказать ли еще что-нибудь, и продолжил, обращаясь больше к Гхошу и Хеме: – Его никто после не видел. Я выяснил только, что две недели назад он сбежал в самоволку. Женщине, с которой живет, он сказал, что отправляется за мотоциклом. – Он повернулся ко мне с Шивой: – Вы видели, как он уезжал?

– Я слышал звук мотора, – сказал я. Он кивнул.

– Доктор, не будете возражать, если мы немножко осмотримся?

– Пожалуйста, пожалуйста, – сказал Гхош.

Офицер и его водитель обошли дом, зашагали по посыпанному гравием проезду. Меня словно притиснуло к земле. Только-только все начало складываться, Гхоша выпустили, и вот этот офицер собирается снова ввергнуть нас в ад? Генет не спускала с меня глаз, Розина присела на корточки, ковыряя в зубах веточкой эвкалипта. Двое военных дошли до гребня, обогнули приемный покой и скрылись из виду. Если они на обратном пути заглянут под навес, все пропало. Мотоцикл хорошо спрятан, но кто ищет, тот всегда найдет.

Прошла целая вечность, прежде чем они вернулись.

– Благодарю, доктор. – Офицер пожал руку Гхошу. – Я опасаюсь самого худшего. В тот день, когда император возвратился, кое-кто из наших солдат дорвался до больших денег. Брат оказался как-то в это замешан. Пожалуй, даже к лучшему, что он исчез.

Когда джип скрылся, Гхош испытующе посмотрел на нас. Он почувствовал что-то неладное, но спрашивать ни о чем не стал. Стоило Гхошу и Хеме удалиться обратно в дом, как я свернул за угол и меня вырвало. Генет и Шива бросились было за мной, но я замахал им рукой, чтобы шли прочь. У желудочно-кишечного тракта имелись свой разум и свое сознание.

В шатре складные стулья мягко встали на траву. Вскоре на столах появились стаканы с теджем и тарелки с едой. Моим любимым блюдом было китфо – грубо помолотое сырое мясо, перемешанное со сливочным маслом и пряностями. Дома у нас его никогда не готовили, но с самых ранних лет меня угощали им Розина либо Гебре. Сегодня у меня не было аппетита. После китфо последовало горд-горд – кубики сырого мяса, сдобренные жгучим соусом из красного перца. Блюда следовали одно за другим: тефтели, мясное карри, чечевичное карри, язык и почки – все части туши, еще утром пасшейся под деревом, пошли в ход. Лепешки инжеры стопками лежали на столе.

Гхош сидел в кресле на возвышении. Медсестры, их ученицы и прочие сотрудники Миссии подходили по одному, пожимали ему руку и возносили благодарность святым за то, что он благополучно перенес суровые испытания.

Розина не показывалась, но Генет была здесь, старалась держаться понезаметнее. Я расположился рядом. Вся в черном, она мрачно ковырялась в еде и казалась далекой родственницей той Генет, которую я знал, – после смерти Земуя она почти не выходила из дома. Подошедшего санитара, который поздравил ее с освобождением Гхоша и расцеловал в обе щеки, она едва удостоила слова.

– Ты когда вернешься в школу? – спросил я.

– Они убили моего отца. Ты что, забыл? Плевать я хотела на школу. – И она прошипела мне в ухо: – Только не ври. Ты сказал Гхошу?

– Нет!

– Но ты собирался, правда ведь?

Она меня сразила. Там, в тюремном дворе, когда Гхош впервые обнял меня после долгой разлуки, признание висело у меня на кончике языка и я на самом деле чуть было не проговорился.

– Собирался, да не сказал… Не смотри на меня так. Она взяла свою тарелку и отошла от меня подальше.

Даже если я сам в себе сомневался, от нее я хотел полного доверия. Меня кольнуло, что она больше не видит во мне героя, пристрелившего грабителя.

Ближе к вечеру шатер разобрали и явились новые гости, до которых дошла весть об освобождении Гхоша. Для Эвангелины и миссис Редди к радости примешивалась горечь: Гхош-то вернулся, а вот бедный генерал Мебрату покинул нас навсегда. Эвангелина все повторяла, вытирая слезы:

– Такой молодой. Подумать только, такой молодой и его больше нет.

А миссис Редди утешала ее, прижимая к своей могучей груди. Дамы принесли с собой целый котел бирияни и жгучие пикули из манго, любимое лакомство Гхоша.

– Это твой второй медовый месяц, радость моя, – сказала Эвангелина Гхошу и подмигнула Хеме.

Адид, старый приятель, явился с тремя живыми курами, связанными за лапы, передал их Алмаз и тщательно почистил от перьев свою белую нейлоновую рубашку, надетую поверх просторного клетчатого маависа, ниспадающего до пят. За ним пришел Бабу, партнер генерала Мебрату по бриджу, и принес бутылку «Димпл Пинч», любимого виски генерала. Когда спустились сумерки, заговорили о том, что неплохо бы разложить карты и тряхнуть стариной. Мне уже стало казаться, что того и гляди прибудет Земуй вместе с генералом Мебрату.

В доме стало душно, и я распахнул окна. В какой-то момент Гхош отправился в ванную снять свитер, Хема за ним. Я встал у дверей. Гхош принялся чистить зубы. Казалось, он никак не налюбуется на льющуюся из крана воду. Хема не сводила глаз с его отражения в зеркале.

– Я тут подумал… – услышал я слова Гхоша. – Мы потрудились на славу. Не пора ли нам… и честь знать.

– Что? Уехать? Куда? Обратно в Индию? – воинственно спросила Хема.

– Нет… ведь тогда мальчикам придется учить хинди или тамильский в качестве обязательного второго языка. Поздновато им. Не забывай, почему мы уехали, какая была главная причина.

Они не знали, что мне все слышно.

– Многие учителя-индусы уехали отсюда в Замбию, – сказала Хема.

– Или в Америку? В округ Кук? – засмеялся Гхош.

– Персия? Говорят, им позарез нужны специалисты, не меньше, чем здесь. Зато у них денег куры не клюют.

Замбия? Персия? Они это серьезно? Ведь Эфиопия – моя родина, это моя страна. Да, здесь не все гладко, беспорядки и жестокости могут повториться. Но это наш дом. Как, должно быть, ужасно пройти через муки, да еще на чужбине!