Рассказ лектора

Неужто он перегнул палку? Что, если у Вейссмана плохо с сердцем? В конце концов, он уже не молоденький и много лет живет на виски и жареном мясе.

Однако Вейссман выпрямился и широко распахнул глаза.

— Как нельзя лучше! — с жаром воскликнул Вейссман. Он поймал Нельсона за локоть и развернул к университетскому городку. — Если вы поклянетесь, что дальше вас это не пойдет, я вам скажу. Но никому ни слова. Обещаете?

— Обещаю.

— Ну что ж. — Вейссман театрально огляделся. — Кто-то на факультете рассылает анонимные письма.

7. ВХОДИТ УБИЙЦА

После последнего занятия, в ранних сумерках, Нельсон отправился в студенческое гетто возле университетского городка, к Вите. В оранжевой парке и текущих галошах он двигался мимо восьмилетней давности каркасных домиков, наполненных студентами, как перезрелый бобовый стручок. У каждого осевшего крыльца догнивала продавленная кушетка и ржавел на цепи велосипед без колес. Между домами стояли переполненные мусорные контейнеры. На вытоптанных газонах валялись смятые банки из-под пива и сломанные пластмассовые стаканчики, канавы были забиты гниющей листвой, обертками от гамбургеров и грязным подтаявшим снегом. Тротуары превратились в архипелаг пакового льда. Нельсон подумал, не стоило ли привязать к дереву бечевку, прежде чем входить в этот лабиринт студенческой нищеты.

Он тревожился за Виту, а теперь у него появилась и новая причина отыскать ее в норе. По пути к Харбор-холлу Вейссман рассказал ему, что некто рассылает угрожающие анонимки факультетским евреям и голубым. Давно так продолжается, не известно — первые получатели никому про письма не говорили. Только когда Вейссман сам получил такое и показал Акулло, начали выползать остальные. Не содержавшие прямых угроз, письма тем не менее намекали, что враг у ворот, что западная литература и христианская цивилизация подрываются феминизмом, гей/лесбийской теорией, а также политическим, культурным и сексуальным релятивизмом еврейских интеллектуалов. В тексте чувствуется определенный налет литературного остроумия, признался Вейссман, понизив голос, есть аллюзии на знаменитых литературных антисемитов — Паунда, Элиота, Кристофера Марло, выдающие уровень образованности куда выше, чем у доморощенных американских неонацистов.

Как еврей, Вейссман оскорбился и встревожился. «Гнусные писульки», говорил он явно от чистого сердца. Оскорбленный и встревоженный тем, что его свалили в одну кучу с гомосеками, он не мог не видеть и другого: письмо использует те же аргументы, которые — за вычетом антисемитизма и гомофобии — он приводил сегодня за ленчем. Перед самым Харбор-холлом Вейссман положил руку Нельсону на локоть.

— Мы догадываемся, кто это. Затруднение в том, как, не раздувая скандала, уволить коллегу на постоянном контракте. Хотя я уже и так сказал слишком много.

Палец у Нельсона горел. Ему смертельно хотелось узнать, кто же предполагаемый анонимщик. Он снял перчатку, чтобы схватить Вейссмана за руку, вжать пылающий палец ему в ладонь.

— Профессор! — рявкнули неподалеку. Оба обернулись, и Нельсон покраснел, понимая свою ошибку, — его никто не звал.

— Вас хочет видеть Антони! — Из Харбор-холла выскочил распаренный Лайонел в рубашке без пиджака, чуть не сбив студента. Мальчишка в досаде показал кукиш его спине.

— Входит Калибан, — прошептал Вейссман, — грубый и уродливый раб.

— Он хочет видеть вас прямо сейчас. — Лайонел шагнул между Вейссманом и Нельсоном.

Нельсон знал, что Гроссмауль врет; они только что оставили декана Акулло и Миранду Делятур в ресторане. Надо полагать, замдекана с орлиных высот восьмого этажа приметил Вейссмана под ручку с Нельсоном и спикировал вниз, чтобы их развести.

— Долг зовет! — Вейссман шагнул к двери. Лайонел затрусил следом, злобно оглянувшись через плечо. Нельсон остался стоять, дурак дураком, так и не узнав, кто подозреваемый. Палец горел. Натягивая перчатки, он почувствовал на затылке чей-то взгляд и обернулся. Мимо спешили несколько студентов, выпуская морозный пар. Нельсон взглянул на часовую башню за углом библиотеки, ожидая увидеть движение между зубцами, однако увидел только исполинский белый циферблат, напомнивший ему о следующем занятии.

В три часа он раздал сочинения на тему «Лорд и леди Макбет: можно ли было спасти семью?» и устроил ролевую игру «Достаточно ли амбициозен ваш муж?». Плохое знание Шекспира студенты восполняли близким знакомством с «Шоу Джерри Спрингера». Добровольцы изображали лорда и леди Макбет. Кавдорский тан сидел, ссутулившись, и отвечал односложно, а супруга подначивала его под одобрительный смех класса. «Студийная аудитория» подсказывала реплики.

Тем временем Нельсон потирал горящий палец и думал, под каким бы предлогом сунуться к Вите. Как только Вейссман сказал «анонимки», Нельсон понял, что должен увидеть письмо и вычислить автора. Наверняка Вита получила письмо и молчит. Вне зависимости от Витиной сексуальной ориентации, анонимщик-гомофоб считает ее лесбиянкой. Однако на электронные письма Вита не отвечала, а дома у нее Нельсон никогда не бывал.

После занятий он поднялся на восьмой этаж и вытащил из Витиного ящика почту за два дня. Под хищным взглядом секретарши перебрал стопку рекламных листков. Ничего, что оправдывало бы внезапный визит. Однако, вернувшись в кабинет, он наступил на оброненную Витой перчатку, сунул перчатку в карман, надел галоши и пошел к ней домой.

Как раз когда на узкой улочке зажглись фонари, Нельсон поднялся по ступеням к Витиному крыльцу. Она жила на втором этаже старого каркасного домика, с отдельным входом на темную лестницу. Нельсон походил по скрипучему крыльцу в свете слепящей лампочки над дверью, еще раз проверяя свою совесть, пока не 146 решил, что его привела сюда исключительно забота о Витином душевном спокойствии. Нажал на звонок и сосчитал до десяти, зная, что с первого раза она не откроет, потом позвонил снова.

Скрипнула ступенька, он снова нажал на звонок. Тут же по лестнице застучали быстрые шаги.

— Уходите! — донесся из-за двери голос Виты. — Я не стану с вами разговаривать!

— Вита, я…

— Я оставила вашу книгу за второй дверью! Уходите, пожалуйста!

Какую книгу? Нельсон открыл алюминиевую дверь. На коврике перед внутренней дверью лежала новехонькая «Книга мормона».

— Это я, Вита, — сказал он. — Я, Нельсон.

Молчание. Потом Вита спросила:

— Что вам нужно?

— Я принес перчатку. Вита, откройте дверь.

Снова долгое молчание.

— Дайте на вас посмотреть, — сказала Вита, и Нельсон отступил под лампу над входом, которая горела двадцать четыре часа в сутки. Кто-то, подвозивший ее домой, пустил фразу «Вита за семью запорами»; сейчас Нельсон слышал, как отодвигается одна щеколда, другая, третья. Он сбился со счета. С загробным скрежетом дверь приоткрылась на несколько дюймов, натягивая цепочку. Из темноты выглянуло призрачное лицо. Вита в щель протянула руку за перчаткой.

— Спасибо, — шепнула она.

Нельсон сжал перчатку в кармане. Палец горел.

— Как вы, Вита? Не заболели?

— Нет, — фыркнула Вита.

— Можно мне войти? — Нельсон говорил так, будто уговаривал сонную дочку надеть пижаму. — На минутку. Тут ужасно холодно.

Вита заморгала из темноты, потом убрала руку и дернула дверь; Нельсон даже отскочил. Цепочка загремела, как подъемный мост, дверь приоткрылась чуть шире, и Вита за рукав втащила посетителя внутрь. Темную лестницу освещала только желтая полоска из-под двери вверху.