Рассказчица

– Считается, что Менгеле сбежал в Южную Америку, – говорит миссис Кунц.

Я подавляю вздох. Вообще-то, я знаю, что он жил и умер в Бразилии.

– Менгеле жив, – шепчет миссис Кунц. – Он перевоплотился в моего кота. И я не могу повернуться к нему спиной или уснуть, потому что боюсь, он убьет меня.

– Боже правый! – бормочу я.

– Конечно, – соглашается миссис Кунц. – Я думала, что беру милого маленького котика из приюта, но однажды утром проснулась и увидела у себя на груди кровоточащие царапины…

– Со всем уважением к вам, миссис Кунц, это преувеличение – думать, что Йозеф Менгеле превратился в кота.

– Но эти царапины, – мрачно произносит она, – были в форме свастики.

Я закрываю глаза.

– Может, вам просто завести какое-нибудь другое животное, – предлагаю я.

– У меня была золотая рыбка. Мне пришлось спустить ее в унитаз.

Углубляться в это страшновато, но все же я спрашиваю:

– Почему?

Женщина мнется:

– Скажем просто: у меня есть доказательства, что Гитлер тоже прошел реинкарнацию.

Мне удается отделаться от нее, сказав, что я попрошу знакомого историка заняться ее делом – и это правда, я передам этот запрос Джиневре в следующий раз, когда она меня достанет и мне захочется ей отомстить. Но только я вешаю трубку, закончив разговор с Мирандой Кунц, как секретарша снова вызывает меня звонком.

– Сегодня не ваша фаза Луны, что ли? – говорит она. – У меня на проводе еще одна. Местный офис ФБР отправил ее сюда.

Я смотрю на кипу документов, лежащих на столе, – отчеты, принесенные Джиневрой. Дотащить подозреваемого до суда в моем случае – длительная и трудоемкая экспедиция, которая зачастую оказывается бесплодной. Последнее дело, которое нам удалось довести до вынесения приговора, завершилось в 2008-м, и ответчик умер в конце судебного процесса. Мы действуем совсем не так, как полиция. Те видят преступление и ищут ответ на вопрос: «Кто это сделал?» Мы же начинаем с имени, роемся в базах данных и ищем людей, живущих под таким же именем, а потом выясняем, чем занимался этот человек во время войны.

У нас нет недостатка в именах.

Я снова беру трубку:

– Лео Штайн. Слушаю.

– Ммм… – мямлит какая-то женщина. – Я не уверена, что звоню куда нужно…

– Я скажу вам, если вы объясните причину своего звонка.

– Один мой знакомый, возможно, был офицером СС.

В нашем отделе мы выделяем такие звонки в категорию: «Мой сосед – нацист». Обычно это чертов сосед, который пинает вашу собаку, когда та забегает на его участок, и звонит в мэрию, когда листья с вашего дуба падают к нему на двор. У него европейский акцент, он носит длинное кожаное пальто и имеет немецкую овчарку.

– А как вас зовут?

– Сейдж Зингер, – говорит женщина. – Я живу в Нью-Гэмпшире, и он тоже.

Это заставляет меня сесть немного прямее. Нью-Гэмпшир – отличное местечко, чтобы спрятаться, если ты нацист. Никому в голову не придет совать нос в Нью-Гэмпшир.

– Как зовут этого человека? – спрашиваю я.

– Джозеф Вебер.

– И вы думаете, что он был офицером СС, так как?..

– Он мне сам об этом сказал, – отвечает женщина.

Я откидываюсь на спинку стула:

– Он сказал вам, что был нацистом?

За десяток лет, что я здесь работаю, это у меня первый случай. Моя работа всегда состояла в том, чтобы счищать маскировочные слои с преступников, которые думают, что через почти семьдесят лет давнишние убийства сойдут им с рук. Никогда обвиняемый добровольно не признавался мне в содеянном, пока я не припирал его к стенке неопровержимыми доказательствами и у него не оставалось другого выбора, кроме как сказать правду.

– Мы… приятели, – продолжает Сейдж Зингер. – Он хочет, чтобы я помогла ему умереть.

– Как Джек Кеворкян? [14] Он неизлечимо болен?

– Нет. Совсем наоборот – вполне здоров для человека в его возрасте. Он считает, в этом есть некая справедливость, что он просит меня поучаствовать, так как я из еврейской семьи.

– И?..

– Это имеет значение?

Не имеет. Я еврей, но половина сотрудников нашего отдела – нет.

– Он упоминал, в каком лагере был?

– Он использовал немецкое слово… Тотен… Отен… что-то там.

– Totenkopfverb"andе? – высказываю догадку я.

14

 Джек Кеворкян (1928–2011) – американский врач армянского происхождения, популяризатор эвтаназии.

– Да!

В переводе это означает «отряд „Мертвая голова“». Это не место службы, а подразделение СС, которое охраняло концентрационные лагеря Третьего рейха.

В 1981 году мой отдел выиграл судьбоносное дело: Федоренко против Соединенных Штатов. Верховный суд решил – мудро, по моему скромному мнению, – что каждый, кто был охранником в нацистском концлагере, неизбежно принимал участие в совершении нацистами преступлений, которые преследуются по закону. Лагеря исполняли разные функции, и для их существования каждый участник цепочки должен был выполнять свою часть общего дела. Если бы кто-то уклонился от службы, весь аппарат уничтожения остановился бы. Поэтому на самом деле не важно, что совершил или чего не совершал этот конкретный человек, – действительно он нажимал на спусковой крючок или заправлял «Циклоном Б» газовые камеры, – подтверждения его членства в отряде СС «Мертвая голова» и службы в концентрационном лагере достаточно, чтобы возбудить против него дело.

Разумеется, это все еще далекое от реальности предположение.

– Как его зовут? – повторяю я вопрос.

– Джозеф Вебер.

Я прошу ее произнести имя по буквам, записываю в блокнот и подчеркиваю двумя линиями.

– Он сказал что-нибудь еще?

– Показал мне свою фотографию. В форме.

– Как она выглядела?

– Эсэсовская форма, – говорит женщина.

– И вы определили это, потому что?..

– Ну, она такая, как показывают в фильмах, – признается моя собеседница.

Тут есть два возражения. Я не знаю Сейдж Зингер. Может, она только что сбежала из психушки и выдумала всю эту историю. И с Джозефом Вебером я незнаком, а по нему, может статься, тоже дурдом плачет. К тому же за десяток лет я ни разу не получал от обычного гражданина подобного звонка с сообщением о нацисте, который вдруг сам объявил о себе. Большинство наводок для расследований мы получаем от адвокатов, которые представляют в бракоразводных процессах женщин, надеющихся приписать своим мужьям – определенного возраста и родом из Европы – нацистское прошлое. Представьте, как это сработает в их пользу, если адвокату удастся убедить судью в жестоком обращении супруга с его клиенткой. И всегда даже такие обвинения оказываются полной ерундой.

– Этот снимок у вас? – спрашиваю я.

– Нет, – отвечает она. – У него.

Разумеется.

Я потираю лоб.

– Мне нужно знать… у него есть немецкая овчарка?

– Такса.

– Это было бы мое второе предположение, – бормочу я. – Слушайте, давно вы знакомы с этим Джозефом Вебером?

– Около месяца. Он стал приходить на занятия психотерапевтической группы скорби, которые я посещаю после смерти матери.

– Мне грустно это слышать, – автоматически произношу я, будучи уверен, что моя собеседница рассчитывает на сочувствие. – Значит, нельзя утверждать, что вы хорошо понимаете этого человека и можете объяснить его мотивы, зачем ему наговаривать на себя…