Расскажи мне, как живешь
Шрифт:
В тех редких случаях, когда на кухне появляюсь я – продемонстрировать Димитрию, как готовить какое-нибудь европейское блюдо, – там немедленно устанавливаются высочайшие санитарные нормы. Стоит мне взять в руки кастрюлю, абсолютно чистую на вид, как ее тотчас же у меня забирает Димитрий и приказывает Фериду:
– Вымой ее для хатун!
Ферид хватает кастрюлю, немилосердно мажет ее изнутри желтым мылом, потом долго трет намыленную поверхность и возвращает кастрюлю мне. Подавив смутное опасение, что суфле, благоухающее мылом, вряд ли окажется кулинарным шедевром, я, стиснув зубы, принимаюсь за дело.
Вообще обстановка на кухне
71
Девяносто девять градусов тепла по шкале Фаренгейта соответствует тридцати семи градусам по Цельсию.
Она следит за каждым моим движением с почтительным восторгом. Я уже на взводе и чувствую, что ничего не получится. Разумеется, яйцо я роняю на пол, оно разбивается. На минуту устанавливается благоговейная тишина. Они так верят в меня, что, очевидно, считают и это непременной частью ритуала.
Я продолжаю «священнодействовать». Мне становится все жарче. Посуда тут странная, непривычной формы и размера, у веничка для сбивания яиц то и дело отваливается ручка.
Стиснув зубы, я приказываю себе: каков бы ни был результат, я сделаю вид, что это именно то, что я хотела.
Надо сказать, что результат всегда непредсказуем. Лимонный творожный десерт оказывается превосходным, песочное печенье – настолько несъедобным, что мы потихоньку его выбрасываем, а ванильное суфле, как ни странно, пока что получается неплохо. Зато о цыпленка по-мэрилендски (как выяснилось, исходный продукт был не первой свежести и молодости) можно было сломать зубы.
По крайней мере, я знаю теперь, что здесь имеет смысл готовить, а что – нет. Ни на одно блюдо, которое подается сразу после приготовления, не стоит и рассчитывать! На Востоке омлеты, суфле, жареный картофель неизбежно будут сделаны за час до обеда и засунуты в духовку – и никакие протесты не помогут. Зато любое самое сложное блюдо, которое можно приготовить заранее, получается великолепно! Так что о суфле и омлетах пришлось забыть.
В связи с кулинарной темой нельзя не упомянуть еще одного блюда – нам оно подается под именем «бифтек».
Снова и снова это название рождает в душе надежду на кусок говяжьей вырезки, но всякий раз тщетную: на стол неизбежно подается тарелка с кусочками какого-то пережаренного жилистого мяса. Полковник уныло замечает:
– Ничего похожего на говядину, говядины там и рядом не лежало.
Походу в мясную лавку здесь соответствует вот такое незатейливое мероприятие: время от времени Мосул отпрааляется на грузовике порыскать по окрестностям. Вернувшись, он открывает багажник – и оттуда вываливаются восемь живых овец! Эти овцы идут в пищу по мере надобности. Мое строжайшее требование – не забивать их под окнами гостиной. И еще я не терплю, когда Ферид гоняется по двору за
цыплятами, кровожадно размахивая ножом.Подобное малодушие раздражает слуг, для них это – очередная причуда европейцев.
Однажды, еще во время раскопок близ Мосула, один из наших старых бригадиров пришел к Максу и взволнованно сообщил:
– Вам надо завтра сводить вашу хатун в Мосул. Там будет казнь – повесят курдскую женщину! Вашей хатун понравится! Такого ни в коем случае нельзя пропустить!
Мое равнодушие, а вернее отвращение к подобному предложению, его озадачило.
– Но ведь там повесят женщину. Их так редко вешают!
Она отравила троих мужей. Хатун обязательно понравится!
Своим твердым отказом я уронила себя в его глазах.
Огорченный бригадир уходит смотреть казнь один.
Иногда у нас неожиданно прорывается-таки излишняя чувствительность. Вообще-то мы не очень задумываемся о судьбе цыплят и индеек, но однажды купили огромного откормленного гуся. У себя в деревне он, очевидно, был любимцем семьи и в первый же вечер решил искупаться вместе с Максом в ванне. Он имел привычку открывать клювом дверь и с любопытством заглядывать в комнату, как бы говоря: «Мне скучно, поиграйте со мной!»
С каждым днем на душе у нас становилось все тяжелее.
Никто не решался отдать распоряжение повару свернуть гусю шею.
Наконец повар рискнул взять это на себя. Гусь был приготовлен по всем правилам кулинарного искусства, с огромным количеством местных приправ и пряностей, и вид и запах у блюда были потрясающие. Но ели мы как из-под палки. Это была самая грустная трапеза в моей жизни.
Наш архитектор однажды опозорился, когда Димитрий торжественно подал на стол барашка – как здесь заведено, на блюде были и голова, и копытца. Кочка взглянул на это угощение – и едва успел выскочить из комнаты.
Но вернемся к «бифтеку». После забоя овцы разделанная туша используется в следующем порядке: сначала готовятся лопатки; их фаршируют рисом и специями (напоминаю, что это коронное блюдо нашего Димитрия), затем задние ноги, потом готовится блюдо, которое в последнюю войну называлось «потрошки», потом что-то вроде тушенки с рисом, а затем уже наименее ценные обрезки – их долго жарят, отчего они существенно уменьшаются и по консистенции приближаются к подошве, – это и есть «бифтек»!
Нам повезло: вся нижняя половина холма, как оказалось, относится к доисторической эпохе. Мы сделали глубокий шурф – до материковой глины, и перед нами предстали пятнадцать слоев последовательного заселения, из них десять – доисторические. После 1500 года до нашей эры городище было покинуто, – вероятно, из-за начавшегося опустынивания. Как всегда, обнаруживается несколько римских и исламских захоронений. Все подобные погребения мы называем римскими, из страха задеть чувства мусульман, но сами рабочие не столь чувствительны.
– Абдул! – кричит один. – Иди сюда! Мы твоего дедушку раскопали!
– Нет, Дауд, это не мой, а твой? – хохочет Абдул в ответ. Всем очень весело.
Сначала находили множество любопытных резных амулетов в виде животных, все – примерно одного типа, но теперь среди них стали попадаться очень необычные предметы – покрытая черным лаком фигурка медведя, голова льва и примитивная статуэтка, изображающая человека.
Макс давно заподозрил неладное, и эта статуэтка – последняя капля. Кто-то явно подбрасывает нашим рабочим подделки.