Расскажи мне, как живешь
Шрифт:
Несколько женщин приходят за водой с жестянками из-под керосина, другие стирают белье. Эта группа напоминает рельеф на фризе: высокие фигуры, облаченные в черное, нижняя часть лица скрыта от нескромных взглядов, гордо поднятая голова, огромные, сплошь в каплях воды, жестяные посудины; движения медленные и плавные, как в танце.
Я с завистью думаю, что, наверное, это очень здорово – спрятаться под паранджу, скрыться от всех. Сама видишь всех, а тебя – никто…
Достаю зеркальце и пудру из сумочки. Да уж, такое лицо явно стоило бы прикрыть паранджой!
В душе тем временем шевельнулось сладкое предвкушение: скоро цивилизация.
Я начинаю мечтать…
Шампунь, шикарный фен для волос. Маникюр… Фаянсовая ванна, краны
– Что с тобой? – слышу я вдруг голос Макса. – Я тебя дважды спросил, заметила ли ты вчера вечером второй телль по дороге из Телль-Абьяда?
– Нет, не заметила.
– В самом деле?
– Да. Вчера вечером я вообще ничего не замечала.
– Он более поврежден, чем другие. Эрозия на восточном склоне. Интересно почему…
– Мне надоели телли! – говорю я твердо.
– Что?
Макс в ужасе уставился на меня, словно средневековый инквизитор, услыхавший особо изощренное святотатство.
– Не может быть!
– Я думаю сейчас совсем о других вещах.
И я перечисляю ему эти вещи, начиная с электрического света, а Макс, проведя рукой по затылку, вдруг говорит, что и сам не прочь прилично постричься. Мы сходимся на том, что страшно жаль, что нельзя из Шагара сразу перенестись, скажем, в «Савой». Теряется острота и очарование контраста. Когда проходишь через стадию относительно сносной пищи и частичного комфорта, то наслаждение от электрической лампочки или водопровода как-то притупляется.
А вот и паром! «Мэри» осторожно съезжает по наклонному настилу, «Пуалю» за ней. Вот мы уже на середине Евфрата. Ракка удаляется от нас. Она очень красива: саманные домики, характерные восточные силуэты.
– Охристая, – говорю я.
– Ты про тот полосатый горшок? – спрашивает Макс.
– Нет, – говорю я. – Ракка…
И снова повторяю это имя – на прощание, перед тем как вернуться в царство электричества… Ракка…
Глава 11
До свиданья, Брак!
Лица знакомые и незнакомые! Наш последний сезон в Сирии. Мы копаем теперь в Телль-Браке, раскопки в Шагаре завершены. Наш дом, построенный Маком, с необыкновенной торжественностью передан шейху Он уже раза три занимал деньги под этот дом и весь в долгах, но ходит с важным и гордым видом законного хозяина. Понятно, что такой дом весьма повышает пресловутую «репутацию»!
– Хотя очень вероятно, – говорит Макс, – что этот дом свернет ему шею.
Он уже объяснял шейху долго и с чувством, что нужно очень следить за крышей и вовремя ее чинить.
– Конечно, конечно! – Шейх ни с чем не спорит. – Иншаллах, все будет как надо!
– Слишком много «иншаллах»! – замечает Макс. – Боюсь, вместо ремонта тоже будет сплошной «иншаллах»!
Дом, шикарные золотые часы из Лондона, а также лошадь переданы шейху в дар (это помимо компенсации за возможную потерю урожая и арендной платы). Удовлетворен шейх или разочарован, сказать трудно. Он беспрерывно улыбается и выказывает всяческую признательность, но в то же время делает попытки получить дополнительную компенсацию «за испорченный сад».
– За какой такой сад? – удивляется французский офицер.
Действительно, за какой? Шейха просят предъявить вышеупомянутый сад. Приходится уступить.
– Я хотел разбить здесь сад, – произносит он с горечью, – но раскопки этому помешали.
На некоторое время «сад шейха» становится любимой темой наших шуток.
В этом году с нами в Браке конечно же наш строптивец Мишель, веселый Субри, собака Хийю с четырьмя очаровательными щенками, Димитрий, нежно любящий этих щенков, и Али. Мансур, слуга номер один, главный бой, вышколенный на европейском уровне, на наше счастье, подался в полицию, Эль хамду лиллах! Он является как-то навестить нас – в ослепительной форме, и рот до ушей. Еще весной с нами прибыл новый архитектор, его зовут Гилфорд. Меня
он буквально сразил тем, что умеет подпилить гвоздь на подкове лошади! У Гилфорда длинное лицо и открытый взгляд серьезных глаз. Кроме ветеринарных забот, он взял на себя и фельдшерские: поначалу он внимательно следил, чтобы малейшая рана или порез были обработаны и перевязаны стерильным бинтом. Но, увидев, что делается с этой повязкой потом, после визита рабочего домой, и, полюбовавшись, как некто Юсуф Абдулла в перерыв снял чистую повязку и улегся в самом грязном углу раскопа, где песок сыпался прямо ему на рану, Гилфорд поменял тактику. Теперь он использует раствор марганцовки (очень популярный из-за своего яркого цвета!), следя только, чтобы его не пили в чрезмерной концентрации.Сын местного шейха так обращается с машиной, словно объезжает норовистую кобылу; однажды он перевернулся в вади и явился к Гилфорду с зияющей дыркой в голове.
Гилфорд дрожащими руками стал лить в дырку йод – молодой человек вздрагивает и пошатывается от боли.
– А-а! – выдыхает он, едва сдерживая стон. – Это ведь настоящий огонь! Хорошо! Ух, хорошо! Всегда буду приходить к вам, к доктору не пойду. Огонь, настоящий огонь!
Гилфорд просит Макса уговорить его обратиться к доктору, рана-то серьезная.
– Что, эта? – презрительно ухмыляется сын шейха. – Да это просто царапина! Голова почти не болит. Но что интересно – когда я вдыхаю носом, то из раны пена ползет.
Гилфорд при этих словах зеленеет, и сын шейха с хохотом уходит.
Через четыре дня он возвращается для перевязки. Рана затянулась очень быстро, йод больше не нужен, требуется только промывание специальным раствором.
– А от этой воды совсем не горит, – удивляется пациент. Он разочарован.
К Гилфорду однажды пришла женщина с ребенком, у которого болит живот. Истинная причина неизвестна, но довольно слабое лекарство, которое дал ей Гилфорд, помогло Женщина вскоре возвращается поблагодарить спасителя и лукаво добавляет, что отдаст ему свою старшую дочь, как только та чуть подрастет. Гилфорд краснеет, а мать громко хохочет, отпустив на прощание несколько соленых шуток. Надо ли говорить, что это была курдская женщина!
Эти осенние раскопки – завершающие. Весной мы закончили с Шагаром и полностью сосредоточились на Браке – результаты того стоили! Теперь мы сворачиваем нашу деятельность и в Браке и до конца сезона хотим покопать месяц-полтора на телле Джидль, близ Балиха.
Местный шейх, разбивший лагерь вблизи Джаг-Джага, зовет нас на обрядовое угощение, и мы принимаем приглашение. В день церемонии Субри является в своем тесном костюме сливового цвета, начищенных ботинках и фетровой шляпе. Он приглашен шейхом в качестве нашего вассала, он же посредник и гонец, сообщающий, на какой стадии сейчас приготовление праздничною обеда и когда нам лучше выйти из дома, чтобы прибыть вовремя.
Шейх встречает нас, преисполненный важности, под пологом своего огромного шатра. Рядом с ним множество друзей, родственников и праздных зевак. После обмена учтивостями самая почтенная публика (мы, бригадиры – Алави, Яхья и сам шейх с приближенными) усаживается в круг.
К нам приближается нарядно одетый старец с кофейником и тремя крохотными чашками. В каждую наливается немного чернейшего кофе. Первую подают мне, что свидетельствует о том, что шейху известен европейский (весьма, странный!) обычай начинать угощение с дам. Макс и шейх берут две другие чашки. Мы сидим и попиваем кофе маленькими глоточками. Спустя какое-то время нам снова наливают чуть-чуть кофе, и мы потихоньку его пьем. Затем чашки у нас забирают, наполняют снова и передают теперь Гилфорду и обоим бригадирам. Таким образом, чашки постепенно обходят весь круг. На некотором расстоянии от нас расположились в кружок гости второго ранга. Из-за перегородки, разделяющей шатер, доносятся добродушные смешки и перешептывания. Оттуда с любопытством выглядывают жены и служанки шейха.