Рассказы (Блог автора в “ЖЖ“, 2008-2010)

— Иван Андреевич Демидов, имеет жену Анну, хочет ребенка, мальчика. Родился на Брянщине, родителей не помнит, рос в детдоме… — начинал Пол Ленски и закрывал глаза.

Он всегда закрывал глаза, когда рассказывал новую биографию. Картинки из жизни Ивана Андреевича Демидова слайдами мелькали в сознании Пола Ленски, а он лишь описывал их.

— В возрасте четырнадцати лет по глупости угнал мотоцикл, за что был поставлен на учет в милиции. Курил с пятнадцати до восемнадцати, потом бросил раз и навсегда. — рассказывал биограф.

— Простите, а я люблю картошку?

— Да, ты любишь картошку, особено жареную с луком.

— А пюре? Господин биограф, пюре я люблю?

— Да, ты любишь пюре. — благосклонно отвечал Пол Ленски и продолжал. — Но ты терпеть не можешь рыбу, особенно селедку под шубой. Ты собираешься этим летом поехать…

И он уже любит пюре, а вид селедки сейчас вызовет у него рвотные позывы. Он уже хочет рассказать своим друзьям про угон мотоцикла и вспомнить, как в детдоме объелся зеленых слив.

А Пол Ленски рассказывает дальше, вплетая нити его новой биографии в общую картину.

Потом impersonal уходит, а приходит новая особь, которая оказывается какой-нибудь Анной Георгиевной Демидовой-Ложкиной, имеющая мужа двадцати семи лет, втайне от него принимающая противозачаточные, но любящая его.

У них появляются новые друзья и родственники. Потом у тех появляются новые друзья. Они живут новой жизнью, согласно Первому параграфу и его шестидесятью восьми поправкам.

А потом, спустя от трех до пяти лет, в зависимости от производительности, все эти андреи демидовы исчезают из жизни, а в кабинете у биографа появляются новые impersonal.

Вот такая сложная работа у биографа первой категории. Государственно важная. Социально ответственная. Но Пол Ленски не боится трудностей и ответственности. В конце концов, именно поездки в метро закалили его дух, да и тело тоже.

— 16250-908, сорок четыре биологических года, профессиональный каменщик-штукатур.

— Аршак Маисович Тер-Оганян, в разводе, от первого брака имеет двух дочерей, от второго…

— Господин биограф, а в детстве я любил играть в футбол?

— Да, и очень неплохо…

— 18075-11, двадцать три биологических года, младший бухгалтер.

— Инна Романовна Гольдина, незамужем, встречаешься с байкером по прозвищу Скопер…

— Господин биограф, а мне когда-нибудь дарили много роз?

— Нет, но на двадцатилетие твой бывший парень Иван Демидов подарил тебе сто одиннадцать хризантем…

Судьбы сплетаются воедино. Биограф первой категории должен держать в голове одновременно истории примерно ста тысяч человек, а Пол Ленски мог держать до ста двадцати пяти тысяч.

А потом наступает момент, когда в кабинет к Полу Ленски входит очередной impersonal, и на датчике личного физиосканера тревожно загорается красная лампочка.

Это означает, что когда-то этот человек, будучи иваном демидовым или васей ветровым, что-то сделал в метро. Может, на ногу наступил, а может выругался грубо — и попал в поле зрения самых новейших приборов распознавания личности. Его занесли в личную базу данных Пола Ленски, где он и покоился в ожиданни, когда его тело попадет в кабинет биографа.

И вот он переступает порог, лампочка загорается и пока impersonal называет свой код и возраст с профессией, Пол Ленски принимает серьезно-зловещий вид. А потом говорит громко:

— Сергей Сергеевич Сергеев, ты пассивный гомосексуалист и был им всю свою жизнь. Если ты действительно хочешь услышать про свое детство, то я с удовольствием тебе расскажу про него. И начну пожалуй с папаши-педофила и бешеной собаки…

И вот понурый Сергей Сергеев уходит, а Пол Ленски ухмыляется ему вслед, совершенно не волнуясь насчет падения рождаемости. В конце концов, ничего ему не мешает сказать следующему посетителю, что у него три любовницы и еще жена, жаждущая детей больше всего на свете.

А пидарасы должны быть наказаны по заслугам.

sanych74

Ромкин рассказ

Музыка:

Squirrel Nut Zippers — bad bussinesman

ГОЛОД

Сначала у него закончилось мясо. Курица, немного свинины и кусок сала, отправившийся в сковородку вместе с картошкой, луком и укропом. Шкварки из него были изумительны. Мда… были…

Хлеб, макароны, крупы, сахар-соль-перец, лавровый лист, кожаная куртка и три пары туфель… Суп из последних по вкусу почему-то напомнил уху.

Два таракана и четыре мухи. Фуууу, бля, гадость! Гадость? Ну это смотря когда посмотреть.

Электропроводка не имела вкуса и запаха, но зато имела разный цвет. В отличие от побелки, использованной вместо муки, когда он делал блинчики их обоев.

Дерево есть можно. С железом сложнее.

Потом было жаркое. Чудное жаркое и бульон. Недосоленный, правда (соль закончилась вместе с туфлями), но ведь мясной бульон! И жаркое не из долбаного линолеума, а из мяса.

Ушел голод, пришла боль. В левой ноге. Он вспомнил, кажется, это называлось фантомной болью. Чтобы отвлечь мозг от левой ноги, пришлось добавить в рацион котлеты и отбивные. Правая нога закончилась так же быстро, как и левая.

После ног были руки. Потом пришлось есть сырое мясо, так как готовить ему было нечем. Почки, печень, сердце — короче, весь ливер. Ребрышки (почти такие же вкусные, как свиные).

Потом он съел глаза и уже не мог видеть, как оголодавший рот жадно сжирает губы, пытаясь добраться до самого себя.

Сытая челюсть, отполированная острыми клыками, еще долго отрыгивала, валяясь на железобетонной плите среди обрывков линолеума.

2 ноября, 2008 

sanych74

Лампочка и сигарета

Разговор этот завел Лева Зильберштейн, после трех партий в шахматы, когда уже стемнело, а возиться с удлинителем и выносить лампу было еще лень. Развалившись на своем уличном стуле и уставившись в серое небо, Лева глубокомысленно изрек: