Рассказы и новеллы

– Гроши считаешь? – поинтересовался я.

– Богат не тот, у кого много денег, а тот, кому их хватает. Учти на будущее.

– Ой, как учту!

К креслам, в которых расположились я и моим родители, подходит первый пилот. Наклоняется к отцу, кивком головы приветствует маму и говорит им, показывая рукой на меня:

– Могу, как обещал, Вашему сыну кабину показать. Как мы говорим: взлет-опасно, полет-прекрасно, посадка-трудная. Вот и покажу тебе прекрасный полет. Пошли со мной, мальчик!

– Спасибо. Я попозже.

– Приходи. У нас очень интересно! Такого нигде никогда не увидишь!

– Приду! Спасибо!

Пилот разводит руками и, улыбнувшись всем, уходит:

– Как пожелаете. Ждем-с!

Когда почти все пассажиры и мои родители спали, я потихоньку встал и пошел, пошатываясь, мимо тоже спящих в первом классе стюардесс, в кабину пилотов. Девушки разложили себе три кресла, подлокотники подняли и залегли под одеялами. Знакомый лётчик – первый пилот, встретил меня в кабине кивком головы. Там тоже все спали. Или слушали музыку. И второй пилот, и штурман, и ещё какой-то мужчина в лётной форме. Они сидели в креслах с закрытыми глазами. И все в наушниках. Штурвал в виде руля полу гоночного велосипеда качался сам по себе. Николай Иванович сказал, что самолёт летит на автопилоте. Потом посадил меня на своё место и надел мне на голову большие чёрные наушники. В наушниках – шум, треск и английская речь, музыки не было. Он дал мне в руки штурвал и предложил порулить самолетом, но я вежливо отказался, сославшись на недостаток опыта. Пилот отнёсся к моему объяснению с пониманием.

Навстречу самолёту плыли звёзды, а потом как бы обтекали его со всех сторон. В кабине была уйма всяких лампочек, кнопок и тумблеров. Прямо пропасть сколько там было приборов и прочей техники!

Когда я возвращался на своё место в салон экономкласса, одна стюардесса проснулась и посмотрела на меня испуганно. «Наверно, она решила, что я злоумышленник или разбойник какой», – подумал я, а стюардесса быстро убрала свои длинные затянутые в капрон ноги под байковое одеяло. Мама спала, посапывая, а отец листал учебник. «Доучивает испанский», – решил я, усевшись в кресло.

– Понравилась экскурсия? – спросил отец, не отрываясь от текста.

– Очень! А там, в кабине, пол не провалится? Он такой тонкий, что под ним даже звёзды видно. По нему четыре человека ходят. Страшно. И звёзды тебе навстречу прямо летят, а потом разбегаются в разные стороны. Интересно!

Отец показал на свои толстые тяжёлые японские ручные часы Seiko со светящимся циферблатом, купленные им во время его командировки в Африку, которыми он очень гордился:

– Видишь, сколько времени мы летим только над одним только Атлантическим океаном? Можно сказать, что мы летим с тобой за тридевять морей.

– Перед смертью не надышишься!

Отец убирает учебник испанского. пропускает меня на мое место у окна. Женщина рядом, потревоженная, недовольно ворочается.

– Повторенье мать ученья. Repetitio est mater studiorum.

– А кто отец?

– Кто так говорил? Суворов!

Отец заботливо накрыл маму еще одним пледом. Мама поблагодарила мужа ласковым взглядом и легким кивком головы.

«ИЛ-62», вздрогнув, с треском выпускает шасси. В иллюминатор видны прибрежные рифы, разноцветное, желтовато-зеленовато-голубое мелководье у небольших островков. Самолет шел на снижение. Все пассажиры жадно всматривались в мелькающие внизу большие лагуны. На суше появились водоемы, маленькие озерца и прудики, темные зеленые полоски густых кустарников, акаций и стада пальм, низкорослых, лохматых, как пауки и высоких, белых, стройных, королевских. Стюардесса разносит таможенные декларации для заполнения.

– Куда это я положила документы? – засуетилась мама.

– Да в сумке они у тебя. В этой. Где же еще?

– Я и без тебя знаю, что в сумке.

– А акулы в рифы заплывают? – спросил я отца.

– Заплывают. Но редко. Когда прилив.

Самолёт мягко приземлился и покатился, слегка подпрыгивая. Затем заурчал, вздыбился, ещё немного прокатился и остановился, как вкопанный.

При выходе из самолёта нам в лицо пыхнуло липким жаром. А внизу у трапа нас встретили весёлые кубинские пограничники. Кубинский пограничник, стоящий внизу у трапа, подмигнул мне, а я, проходя мимо, подмигнул ему в ответ. Кубинец захохотал и показал рукой на меня другим пограничникам и что-то сказал им на своем языке. Те тоже посмотрели на меня и стали смеяться. Не буду описывать процесс прохождения таможни и паспортного контроля. Толкотня, духота, шум, чемоданы и сумки. Очереди не по мне. Не для меня. Ни в Москве, ни за границей. Это однозначно.

Пройдя таможенный контроль, мы вышли из аэропорта. На выходе нас встретил веселый, белобрысый парень. Отец представляется ему сам, представляет маму и меня.

– А я Володя. Водитель представительства.

Володя, отец, мама и я грузим вещи в «РАФик». Мимо нас на самокате, грохоча подшипниками по асфальту, проезжает негритёнок и спрашивает меня, выпучив темные глаза:

–Ruso?

Я гордо ответил ему:

–Yes!

Когда мы наконец разместились в микроавтобусе «РАФике» и поехали, это, надо сказать, было зрелище! Это было здорово! Когда тебя везут-это красота! Водитель наш красочно нам расписывал, как папе будет хорошо работаться в Представительстве рыбного хозяйства, как мама будет отовариваться в магазине для дипломатов. А пока мы, мол, едем в Восточную Гавану, что находится за замком Эль Морро и подземным туннелем, который проходит под каналом.

Мы видели пассажирский лайнер во входном канале в торговый и рыбный порты. Корабли на рейде, старинную крепость на скале и Старую Гавану. Вернее, её часть, выходящую на канал. Потом был туннель под землёй. Большой, длинный, с поворотами. И светлый, как наше метро. Всё впечатляло. И стройные, красивые девушки-полицейские в зелёной форме, и олеандры, и орхидеи.

Мама часто ахала. Папа комментировал, где мы проезжали. Кто и когда построил туннель. Кто и зачем построил крепость. Что в ней было раньше и что там теперь. Папа всё знал про эти места. Я стал всё фотографировать своим «Зенитом». Но отец меня вовремя остановил:

– На ходу фотографировать не надо, сынок, – сказал отец, – только плёнку испортишь. Придем сюда гулять, вот тогда и сфотографируешь. Ты будешь снимать слайды, а я – фильм своей кинокамерой.

Есть у папы такая камера-«Спорт». Бледно-кремового цвета и с пупырышками. В неё вставляется большая батарейка. Я успокоился и даже перестал вертеться в разные стороны и подпрыгивать на сиденье. Тем более что мы уже подъезжали к большому восьмиэтажному дому с длинными бойницами на серой стене.

– От американцев отстреливаться? – спросил я, указывая на бойницы.

Отец объяснил, что это не бойницы, а такие жалюзи в стене, чтобы вентиляция была, от солнца – тень, от ветра – защита. Рабочий в сомбреро и потухшей сигарой во рту подравнивал мачете, как сказал отец, траву рядом с домом и стриг её огромными ножницами, которые лежали на траве рядом с ним. И хотя на Кубе была зима, но трава, пальмы, акации и разные растения были зелёными.

Кубинцы при входе в дом заулыбались нам и что-то сказали приятное отцу, а он им что-то ответил. Тоже приятное. Водитель помог поднять на лифте на шестой этаж наши вещи и донести их до квартиры.

Через бойницы было видно море. Далеко-далеко. И корабли. Вдалеке на рейде. В коридоре подвывал ветерок. Декабрь-зимнее время года на Кубе. И ветерок здесь бывает ого-го какой. Тем более у моря. Через год, в этом же месяце, мы уже замерзали при 15 градусах тепла ночью, когда почти акклиматизировались. Но всё равно купались…

Когда мы вошли в нашу квартиру, Володя показал, где титан для воды, рассказал, как он работает. Большая бутыль в штативе-это питьевая вода. Каждый день приезжает водовозка и меняет пустые бутыли на полные. Поэтому пустую бутыль надо выставлять за дверь. Отец подарил водителю буханку чёрного хлеба, и он, довольный, умчался по своим делам.