Рассказы и повести

Иногда я встречаю его и здороваюсь, а он отвечает и идет дальше. Я остановился возле ларька, повертел в руках шапку и спросил у продавщицы:

– А почему никто не покупает?

– Вигоневая, - равнодушно объяснила продавщица.

Я пощупал шапку: она действительно была не шерстяная и, видимо, холодная.

– Ну, будете брать?
– высокомерно спросила продавщица. Она была молодая, с высокой прической и держала ее на голове гордо, как олени держат рога.

– А сколько стоит?
– виновато спросил я.

– Рубль шестьдесят, - сказала продавщица.

– Деньги, что ли? Больше пропьете, и толку чуть. А тут все-таки шапка...

Рубль шестьдесят - не деньги. А все-таки шапка...

– Заверните, - попросил я.

– Вам какую?

– Все равно. Можно эту...

Продавщица взяла шапку, на которую я указал, надела ее себе на голову и - пропала.

Я растерялся. Вообще меня удивить очень трудно, почти невозможно. Я тонко чувствую корни жизни, все могу понять и объяснить. Но здесь я ничего не мог понять.

Продавщица тем временем сняла с головы шапку и снова возникла.

– Включает?
– равнодушно спросила она. Ей было все равно, каким товаром торговать.

– Не понимаю, - сознался я. Удивление и растерянность еще не осели во мне.

– Я пропадала или не пропадала?
– уточнила продавщица.

– Пропадала.

– Значит, включает, - успокоилась продавщица.
– А то, знаете, щас холодно, шапки портятся, которые вовсе не включают, а которые наполовину... Вам завернуть?

– Не обязательно.

Я взял шапку, отошел от ларька. Надел поплотнее на голову и отправился на работу.

Главное в жизни - правильно расставлять акценты. Уметь видеть - что важно, а что неважно.

Если, например, в метро тебе давят в спину и ходят по ногам - надо понимать, что это явление временное. Сказано: "Каждый подчиненный работает лучше, если он видит, что начальник его замечает".

У меня есть хрустальная мечта жизни: я мечтаю, чтобы в один прекрасный солнечный день любого времени года Копылов заметил бы меня, подошел и протянул руку.

– Здравствуйте, Слава!
– сказал бы гений Копылов.

– Здравствуйте, Игорь Ростиславович!
– вежливо ответил бы я.

– Ну как дела?

– Спасибо, потихоньку...

– А как жизнь вообще?

– Как когда...

– А я, знаете, замотался: то в Африку, то в Америку - некогда сосредоточиться.

Мы бы понимающе помолчали, и я бы сказал:

– Запонки у вас в большом порядке...

– Ага...
– обрадуется Копылов.
– Жена купила!

Мы улыбнемся друг другу и пойдем каждый своей дорогой. Он - к себе, я - к себе. Но, придя к себе, я бы сел за стол и тут же изобрел круглое крыло и поместил бы его сверху самолета, как верхний плавник у рыбы. Копылов взял бы в руки мой чертеж, поглядел вдаль и прищурился. Гена бы с восхищением выругался, а Саша тут же сел бы и написал заявление об уходе.

Сегодня 14 февраля. Прекрасный солнечный день.

Я поплотнее натягиваю на уши свою шапку и сворачиваю от своего корпуса к главному.

Я иду к Копылову мимо постов, мимо секретарей и стараюсь при этом не чихать и ступать осторожнее.

Копылов работал. Он сидел за столом лицом ко мне и что-то писал на листке. Может быть, выводил теорию относительности, забыв, что ее уже однажды открыл Эйнштейн.

Я осторожно прикрыл за собой дверь, прошел к столу и сел в кресло против Копылова.

Я приблизительно представлял, как все будет выглядеть: сейчас я сниму шапку и возникну. Копылов долго будет смотреть на меня, а потом тихо спросит:

– Когда вы вошли?

– Только что.

– А кто вас пропустил?

– Никто. Я сам пришел в шапке-невидимке.

Я улыбнусь и протяну ему шапку. Копылов рассмотрит со всех сторон, скажет: "Полупроводники" - и вернет обратно. И посмотрит на меня. Не вообще, а на меня.

Но все выглядело совершенно иначе, чем я представлял.

Я снял шапку и возник. Копылов поднял на меня глаза, но не удивился и не испугался, как я предполагал. Он посмотрел куда-то мне в переносицу, потом прищурился и стал что-то быстро писать на листке. Видимо, ему в голову пришла подходящая мысль.

Я растерялся, но ничего не сказал. Я смотрел на его лоб, на челюсть, немножко выдвинутую вперед. Копылов работал и был в этот момент похож на виолончелиста Ростроповича, когда тот играет "Элегию" Массне.

Я надел шапку и исчез. Копылов не заметил.

Тогда я дождался, когда он поднимет голову, - быстро стащил шапку и возник прямо перед его лицом.

Копылов стал смотреть на меня, и это продолжалось долго - минуту или две. Я попробовал даже слабо улыбнуться, но лицо Копылова оставалось бесстрастным, и я понял: он смотрит на меня и меня не видит.

Он был сейчас далеко со своими несозданными самолетами, неоткрытыми законами. Я не имел к этому никакого отношения, значит, я не существовал вообще. И если даже я встану сейчас вниз головой и пройдусь по кабинету на руках - это тоже ничего не переменит.

Я поднялся, сунул шапку в карман и пошел из его кабинета.

Когда я вышел, секретарша Копылова вытаращила на меня глаза.

– Когда вы вошли?
– испугалась она.

– Только что.

– А кто вас пропустил?

– Я сам прошел. В шапке-невидимке.

Я вытащил из кармана шапку и показал секретарше.

– Синтетика?
– заинтересовалась она.

– Вигоневая.

Секретарша не поверила. Посмотрела на меня и улыбнулась. Ей нравились молодые и веселые сотрудники.

Я подхожу к своему корпусу. Представляю, как появлюсь сейчас в своей шапке, как включусь и выключусь.

Ирка завизжит. У нее преобладает первая сигнальная система. Реакции примитивные.

Гена восхищенно выругается. Он ругается во всех случаях - и когда сердится и когда радуется.

Железное скажет: "Чем бы ни заниматься, только не делом". Для Железнова дело - превыше всего.

Гришка Гарин быстро спросит:

– Сколько платил?

– Рубль шестьдесят, - быстро скажу я.