Рассказы и повести

Рядом на блюде лежала бледная осетрина с желтыми нежными прожилками и даже на вид была пресной.

Запеченная баранья нога выглядела красновато-коричневой. Гусь - оранжево-желтым. Белые грибы были маленькие, замаринованные вместе с ножками.

– Поехали!
– напомнила хозяйка дома.

– А куда?
– спросил глуповатый дальний родственник.

– К Рудику. В Склифосовского, - терпеливо объяснила хозяйка.

– В Склифосовского, но не к Рудику, - поправил дальний родственник. К Рудику вас никто не пустит.

– Не пустят, - компетентно подтвердил Эдик, как будто побывал в больнице и знает внутренние распорядки.

– Ну, в приемной посидим, - сказала некрасивая подруга.

– Можно, конечно, и на улице постоять. Но какая Рудику от этого польза?
– спросил дальний родственник.
– Какая ему разница, где мы будем стоять: там или тут?

– Но должны же мы проявить...
– Алик запнулся, подыскивая нужное слово, - солидарность...

– Ты можешь из солидарности выйти на улицу и броситься под машину, сказала красивая подруга.
– Но Рудику от этого легче не будет.

– Что ты предлагаешь?
– спросила хозяйка.

– Врача. Ему нужна не ваша солидарность, а хороший специалист.

– У нас есть лучший специалист!
– закричала жена легкомысленного Шурки.
– Он профессор, академик, членкорреспондент. Член восемнадцати королевских обществ.

– А разве на земле есть восемнадцать королевств?
– спросил малознакомый гость.

Он снова спросил в никуда, и ему снова не ответили.

Шурка Петров кинулся к телефону и стал звонить лучшему специалисту. Все с надеждой смотрели на его лицо. Шурка был похож на добродушного сатану.

– Занято, - сказал Шурка.
– Поздравляют, наверное. Со всего мира звонят.

– А между прочим, неудобно, - сказала вдруг Шуркина жена.
– Звонить старому человеку среди ночи и отсылать его на другой конец Москвы. Не так уж мы его хорошо знаем, и не такие уж у нас отношения.

– Но если от этого зависит жизнь человека, - возразил хозяин, как бы оказывая на Шурку давление.

– Между прочим, в Склифосовского свои специалисты, - сказала Шуркина жена, - и, посылая своего, мы как бы оказываем недоверие им. Это даже неэтично.

– Но если внутренние специалисты будут знать, что Рудик не с улицы, они совершенно иначе к нему будут относиться, - сказала некрасивая подруга.
– Это человеческая психология.

– Так все с улицы. Отделение дорожных травм, - компетентно заявил Эдик.

– У врачей своя психология, - заметил дальний родственник.
– Они во всех случаях сделают все, что от них зависит.

– Но что же делать?
– в отчаянье спросила хозяйка.

– Мы ведь не можем ничего не делать!

– Надо позвонить в Склифосовского, навести справки.

– Звони!
– приказали Шурке, поскольку он сидел возле телефона.

– А куда звонить?

– Узнай по ноль девять.

– Что - по ноль девять?

– Ну, спроси сначала институт Склифосовского. Потом спроси отделение травматологии, - руководил Эдик.
– А потом позвони туда и узнай конкретно про Рудика.

Шурка стал звонить ноль девять.

– Занято, - сказал он.
– Поздравляют, наверное.

– В справочном не поздравляют.

– Почему? Что там, не люди?

По телевизору объявили Аркадия Райкина.

Все отвернулись от Шурки и стали смотреть на экран.

– Иди в другую комнату, - попросила его жена.
– Ты нам мешаешь и отвлекаешься сам.

Шурка взял аппарат и, волоча за собой шнур, поплелся в другую комнату.

– Давайте ешьте!
– распорядилась хозяйка.
– Баранину можно есть, только пока она горячая. А то потом жир стекленеет.

Все подвезли свои стулья к столу и во мгновение растащили баранью ногу по тарелкам.

Какое-то время было тихо.

– Как ты делаешь ногу?
– спросила Шуркина жена.

– Я ее вымачиваю в лимоне.

– А я в уксусе.

– Уксус это не то. Уксус - химия.

– Я понимаю диких зверей, - сказал Эдик, обгладывая кость.
– Я иногда жалею, что у меня язык не такой, как у волка.

– А какой язык у волка?

– Вроде напильника. Вы когда-нибудь видели, как он полирует кости?

Все отвлеклись от тарелок и попробовали представить себе то, о чем говорил Эдик.

– А у Рудика есть семья?
– спросила некрасивая подруга.

– Жена.

– Бедная...

– Бедный Рудик.

– Ему уже все равно.

– Давайте выпьем.

Все выпили и потянулись к грибам, и семь вилок встретились на одной ограниченной территории.

Красивый певец в телевизионном экране пел песню о неудачной любви. Певец ассоциировался с героем песни, и всем казалось, что он поет про себя.

– Давайте потанцуем!
– вздохнула некрасивая подруга.

Все встали из-за стола и перешли в другую комнату, где на кушетке сидел с телефоном голодный и трезвый Шурка.

Включили магнитофон.

– Я ничего не слышу, - пожаловался Шурка.

– Иди в коридор.

Шурка встал и, волоча за собой шнур, отправился в коридор.

Танец "Донна Анна" был индивидуально-коллективный. В центре круга плясал один человек. Солист. А остальные, взявшись за руки, двигались медленно, потряхивая ногами и плечами, как гуцулы. Потом солист целовал одного из "гуцулов", и они менялись местами.

В кругу с удовольствием плясала некрасивая подруга, и все вдруг увидели, что полнота - это очаровательный недостаток, переходящий в достоинство.

Некрасивая подруга остановилась против малознакомого гостя и поцеловала его, возможно, за то, что он был малознаком и никого не успел разочаровать.

Малознакомый гость выскочил в круг. Он оказался почему-то без ботинок, в одних носках. Стал топтаться на одном месте, будто мял виноград. Потом перестал перебирать ногами, застыл, распахнул руки, закинув голову, но все равно было видно, что он танцует.