Рассказы и сказки

— Иона, — шепчет он, — не надо насилия!

— Молиться не будут! — кричит Иона и хватает подсвечник со стола.

Староста снова садится на свое место, кантор останавливается, не дойдя до аналоя, а Иона говорит, повернувшись к реб Клонимусу:

— Ребе, — говорит он ядовито, — вы думаете — они молиться хотят! Ничего подобного! Они об ужине заботятся. Жены уже готовят им там ужин! Будет горячий бульон со свежими бубликами, жирный кусок мяса с вкусным красным хреном, а может быть, еще и сладкая морковь! А сиротке есть нечего!

— Не твое дело! — кричит кто-то, спрятавшись за кучкой прихожан. Реб Клонимус снова закрывает лицо костлявыми руками, а Иона отвечает:

— Нет, это мое дело! Вы, как крысы, разбежались с похорон, а мне вы оставили сироту! Это не ваша воля была, это воля божья. Господь неспроста так сделал. Ему известно, что чувство справедливости есть только у бедняка, что Иона Бац не бросит сироту на произвол судьбы!

Мальчик начинает понимать, о чем идет речь. Он подымает голову, кладет правую ручку Ионе на плечо и стоит, опираясь о него и поддерживая левой рукой раненую ножку.

Единственная пуговка на капотке у него расстегнулась. Из-под рваной рубашонки видно грязное, истощенное тельце. На лице у него какая-то необыкновенная, печальная улыбка. Он уже не боится людей; он чувствует, что Иона Бац здесь сейчас главный над всеми, а он ведь опирается на Иону Баца!

— Смотрите, почтенные! Смотрите, евреи милосердые, — взывает Иона Бац задушевно, — ножка раненая, босой…

— У меня есть пара сапожек. Старые, но целы еще.

Иона узнает голос.

— Хорошо! — говорит он. — Итак, реб Иосл жертвует; хорошее начало… Но на нем и рубашонки нет!

Еще кто-то заявляет, что жена его, наверно, не пожалеет нескольких рубашек для сиротки.

— Очень хорошо, — говорит Иона, — я знаю, Генечка не откажет! А одежонку?..

Кто-то жертвует и одежонку. Иона все принимает с радостью.

— А кормить, — продолжает он, — кормить кто его будет? Почему молчит реб Шмерл? Почему глава общины ничего не скажет?

Реб Шмерл, толстенький человечек с длинными бровями, заслюнившими глаза на его обрюзгшем лице, сидит над фолиантом и не двигается с места.

— Тут не общинная канцелярия, — говорит он тихо и спокойно, обращаясь к прихожанам, стоящим вокруг него. Ответ его передается из уст в уста. В одно мгновение он облетает всю синагогу: реб Шмерл говорит, что тут не общинная канцелярия.

— Вот хитрец! — замечает кто-то.

— Бисмарк!

— Мошенник! — поправляет потихоньку другой.

И в то же время со скамей у восточной стены, с левой стороны ковчега, доносится другой голос.

— Иона, — говорит он, — выслушай меня, Иона! Оставь ты это сейчас… Нынче четверг, уже вечер… Что это за манера такая? Нет такого обычая, и закона такого нет, чтоб в обычнейший четверг не давать людям молиться… Поди ты домой, а в субботу приходи с утра, — тогда вот не дашь приступить к чтению торы. Это вот пожалуйста…

— А в субботу, — обрезал его Иона, — реб Рахмиел будет молиться дома, поест и ляжет под перину? Да?

Слышен смех: умница Иона!

— Ну, так что ж, Иона, чего ты хочешь?

— Я хочу, чтоб обеспечили сиротку. Для себя мне ничего не нужно! Питание, господа, питание для сиротки! — взывает снова Иона. И, помимо своей воли, он впадает в благочестивый тон синагогальных возгласов: "Два злотых… зачтется вам за благодеяние! три злотых… зачтется вам за благодеяние!" В синагоге становится весело.

— Я возьму его к себе ужинать, — слышен голос.

— Хорошо! — снова говорит Иона, — и это пожертвование! Слышишь, сиротина, — оборачивается он к ребенку, — хорошее начало уже есть! Ужинай на здоровье! А завтра, — оборачивается он снова к говорившему, — завтра что будет?

— Пускай и завтракать приходит, — отвечает тот же голос.

— А обед?

— Неуч! — кричат сбоку, — завтра ведь пятница! [3]

— А в субботу? — не отстает Иона.

— В субботу он тоже может ко мне притти.

3

В ожидании торжественной вечерней трапезы религиозные евреи по пятницам не обедают.

— А что будет в воскресенье? — снова спрашивает Иона, — а в понедельник, во вторник, во все остальные дни недели? А там опять суббота, новая неделя пойдет.

— Чего ты пристал ко мне! Что, я тут один?

— Упаси боже! Я обращаюсь ко всем прихожанам. Будь у всех такое доброе сердце, как у вас, сиротке уже не к чему было бы стоять на столе.

Прихожане молчат.

— Молиться! — снова подымается крик.

— Пошлите за его женой, он сейчас же сбежит! — слышится чей-то голос в общем гуле.

Иону точно громом сразило. В одну минуту высокий, огромный Иона сник, растерялся. Брошенные кем-то в шутку cлова угодили в него, как маленький камешек Давида в великана Голиафа — прямо в висок!

— Молиться, молиться! — кричат уже громче. Иона молчит. Он уже не подымает руки с подсвечником. Куда девалась вся его дерзость?..

Неожиданная помощь

И кто знает, что сталось бы с сиротой, если б не помощь, неожиданно пришедшая со стороны.

На амвон, около ковчега, вскочил чернявый молодой человек в маленькой шапчонке на самой макушке; пейсы разлетелись у него в разные стороны, из-под расстегнутого халата вырвались нити арбаканфеса; горящие глаза его под широким лбом беспокойно бегают.

— Глядите, глядите! — поднялся шум. — Хаим-Шмуэл!

В одно мгновенье все взоры устремились к ковчегу.

Даже реб Шмерл, спокойно сидевший до сих пор над своим талмудом, забеспокоился чего-то, поднял брови.

— Кто? кто? — спросил он сладеньким, но испуганным голосом.

— Хаим-Шмуэл, Хаим-Шмуэл! — повторили кругом.

— Господа! — кричал тем временем молодой человек с амвона, — помните, что я вам говорю! Господь-бог, как сказано в священных книгах, отец всех сирот! Вы не имеете права оставить сироту на произвол судьбы — не то вы сами, не дай господи, оставите сирот…

— Вон, наглец, сойди с амвона!..

— Не кричите, господа, я хочу правдивое слово сказать, доброе слово…

Доброе слово народ готов слушать.

— Тише, господа… Вы ведь евреи, люди милосердые, сердца у вас еврейские, почему же вы молчите? У вас, говорите вы, карман дырявый?..

Поднялся хохот.

— Не смейтесь, я серьезно говорю. Денег у вас нет, община бедная! У вас нет, у реб Шмерла нет… Ну, что ж… тогда я вам деньги дам…

При этих словах реб Шмерл еще больше забеспокоился. Он закрыл фолиант, поднялся с места и поглядел на амвон.