Рассказы из сборника «На полпути»

Сын, глядя в яму сквозь сетку упавших на лицо волос, повторял:

— Отец, как земля выносит это?

Отец молчал.

Сын пнул ногой отвалившуюся от края ямы глыбу.

— Видишь, — снова обратился к отцу, — земля неживая. Она всего лишь земля. Ее можно пинать, топтать, поливать кровью. Земля неживая. Ей все равно.

— Нет, сынок, — отозвался отец, — земля жива. Ты еще молод, не понимаешь.

— Нет! — сказал сын. — Ты только посмотри! Они вырыли яму, постреляли всех и уехали, мы пришли закапывать. Мы закопаем. А земля молчит. Она неживая, ей все равно. Ее можно пинать, топтать, поливать кровью.

— Неправда! — произнес отец, сурово глядя на сына. — Земля жива, и ты сам это увидишь.

Им велели закопать яму так, чтобы следов не осталось, но они подгребали землю, хотели укрыть могилу, длинную могилу, курган во весь карьер. Они не договаривались между собой, но каждый делал то же самое.

— Видишь? — спросил отец,

Ну и что, если они делали не так, как им велели? Сын не понял. Он был еще молодой.

Оба закапывали в том месте, где лежала девочка, а поблизости валялся тот, кто стрелял и кого потом самого застрелили.

— Похорони девочку, — сказал отец сыну.

Сын положил лопату, взял девочку на руки и осторожно опустил в ров. Он прикрыл глаза, как и отец, чтоб меньше видели. Он бы их и совсем закрыл, но надо было похоронить девочку.

Потом они снова копали, обходя того, кто стрелял, словно не видя его, хотя он лежал у самого края рва. Голова его свешивалась вниз, к расстрелянным, руки зарылись в песок, а ноги вытянулись во всю длину. Его выпученные стеклянные глаза все еще блестели. Он не хотел быть мертвым.

На нем были штаны зеленого цвета, на белом песке они бросались в глаза.

— Он мешает, — сказал отец, — сбросим его.

Сын уже поднял лопату и собирался столкнуть зеленые ноги в ров, но руки его вдруг замерли. Разве можно его, зеленого, бросить рядом с беленькой девочкой с красными волосами и красным яблоком в руке?

— Подожди, — сказал отец, думая, что сын не понял его.

Он подсунул свою лопату не под ноги, чтобы сбросить его, а под спину. Так можно было только вытащить из ямы. Сын посмотрел на отца и тоже подсунул лопату под спину. Они напрягли руки и вытащили зеленого из ямы.

Слева и справа собирались мужчины. Они молчали, но, глядя на отца с сыном, думали об одном и том же. Все вместе они подняли того, кто стрелял, на лопаты и вытащили из карьера.

На той стороне, сразу за большаком, был обрыв, а внизу — овраг, и там всегда кишмя кишело воронье. Там была городская свалка. Добравшись до обрыва, они раскачали свою ношу и бросили вниз.

Возвращаясь, отец сказал сыну:

— Земля жива. Она всегда жива.

Сын заглянул в прищуренные, много повидавшие отцовские глаза и кивнул головой.

Потом они снова копали и, наконец, вдоль карьера протянулся длинный, заботливо сложенный, выровненный курган, насыпанный крепкими работящими руками. 

БЕЗ ВЕРШИНЫ

Я не сразу увидел это.

Вышел погулять, никак не представляя, что увижу такое…

Стоят себе дубы, широко запустив в землю могучие корни, прямо богатыри — и не подумай сдвинуть с места. Разметали ветви, распростерли свои зеленые резные шляпы, крепко уперли надежные толстые комли.

Что им, дубам, бури, что им ветры! Ну, сломают засохшую ветку, взметнут листву, сорвут какой-нибудь случайный желудь.

А ели встречают ароматом хвои и смолы. Они такие похожие, прямо как сестры, теснятся рядом друг с другом, осторожно поднимают мягкие, гибкие ростки верхушек, неторопливо, старательно расправляют свои островерхие покатые крыши — чтобы и вода стекала, и разные соринки стряхивались, чтобы белочка, если не успела зацепиться, соскользнула бы. Спокойно, уверенно они растят свои толстые шишки, а когда те созреют, сбрасывают их тут же, рядом, нимало не заботясь.

Я шел к соснам. В этот бор — впервые.

Ах, какие они ветреницы, эти сосны! Куда они спешат? Куда они так нетерпеливо тянутся, громоздятся? До небес добраться хотят? От самого ростка они тянут свои веточки вверх, поближе к вершине, а если какая и выпростается по ошибке внизу, так высушат ее, сбросят и снова тянут вверх, поднимают к небу свой колючий венок… Забывают сосны даже укрепить кору комля. Обрастает, твердеет она только внизу, а уж повыше — тоненькие коричневые чешуйки, совсем не прочная одежка, и та, потрескавшись, отскакивает. А ей, шельме, и дела нет, лишь бы голову повыше, да чтоб ствол был постройнее.

Просторно в бору. Хочешь на зеленый кров глянуть — только голову подними. Стоят эти тонкие стволы, как свечи. А уж как ветер подует — затрепещут сосны до самого комля, закачаются. Кажется, весь лес падает то в одну сторону, то в другую.

Вот уже и край леса, опушка. Ставлю ноги осторожно, чтобы не примять какого-нибудь муравья, что тащит яйцо чуть не вдвое больше себя или сухую травинку для своей крепости. Стараюсь ступать, где сухо, только ржавые хвоинки рассыпаны — не растоптать бы ягодник.

Потом, остановившись, поднимаю глаза кверху. Только мой взгляд почему-то скользит в сторону, вдоль стволов. Почему они не тянутся к поднебесью, почему не стоят прямо, как свечи?

Похоже, все сосны головы опустили. И не только головы. Как будто кто-то на каждую верхушку набросил петлю и тянет вниз, пока весь ствол не согнется.

Эти деревья — как люди: несут свой тяжкий крест и не в силах распрямиться.

Может, слишком высоко поднялись? Или ствол слишком тонок…

А может, была слишком сильная буря? С громовой грозой, с безумными молниями и страшным ураганом.

Я такой бури не видел. Но мне стало холодно. Поднял воротник. Все равно холодно. Тогда почувствовал, что ветер дует — как раз в ту сторону, куда сосны наклонились.

И вдруг я понял: не такая страшная была буря, просто принесла ветер, не слишком сильный, но жесткий, непрерывный ветер с одной стороны, из-за леса. Может, и выдержали бурю красавицы, но не сумели справиться с этим злым ветром.

Я снова поднял вверх глаза — и увидел…

Рядом, совсем рядом со мной уже старая сосна наклонилась в другую, противоположную сторону. Ствол изогнулся дугой. Прямо дугой. Но смело стоит против ветра и снова тянет верхушку прямо к небу. И это уже вторая верхушка. На месте первой — серые чешуйки коры, затянувшаяся рана. Низко, совсем не так, как бывает у сосен, тянутся в стороны две большие ветки, а сквозь них упрямо тянут вверх свои игольчатые веточки молоденькие прямые сосенки.