Рассказы из сборника 'Семь гонцов'

"Позволь, а разве под дождем... ты мокнешь?"

"Мокнуть-то, конечно, не мокну, - и он тоненько хихик нул, - но все равно чертовски неприятно".

"Значит, ты собираешься каждую ночь проводить здесь?"

"С твоего разрешения..."

"С моего разрешения!.. Я не понимаю... Ты умный человек, старый мой друг... у тебя уже вся жизнь, можно сказать, позади... Как же ты сам не соображаешь? Ну, конечно, у тебя никогда не было семьи!.."

Аппашер смущенно отступил к двери. "Прости меня, я думал... Да ведь и речь-то всего об одном месяце..."

"Нет, ты просто не хочешь войти в мое положение!
– воскликнул Торти почти обиженно.
– Я же не из-за себя беспокоюсь... У меня дети!.. Дети!.. По-твоему, это пустяк, что тебя могут увидеть два невинных существа, которым и десяти еще нет? В конце концов, должен же ты понимать, что ты сейчас собой представляешь! Прости меня за жестокость, но ты... ты Ц привидение... а там, где находятся мои дети, привидениям не место, дорогой мой..."

"Значит, никак?"

"Значит, никак, дорогой... Больше ничего сказать не мо..." Он так и умолк на полуслове: Аппашер внезапно исчез. Было слышно только, как кто-то стремительно сбегает по лестнице.

Часы пробили половину первого, когда маэстро Тамбурлани - он был директором консерватории, и квартира его находилась здесь же - возвратился домой после концерта. Стоя у двери и уже повернув ключ в замочной скважине, он вдруг услышал, как кто-то у него за спиной прошептал: "Маэстро, маэстро!" Резко обернувшись, он увидел Аппашера.

Тамбурлани слыл тонким дипломатом, человеком осмотрительным, расчетливым, умеющим устраивать свои дела; благодаря этим достоинствам (или недостаткам), он достиг значительно более высокого положения в обществе, чем позволяли его скромные заслуги. В мгновение ока он оценил ситуацию.

"О, мой дорогой!
– проворковал он ласково и взволнован но, протягивая руки к скрипачу, но стараясь при этом не под ходить к нему ближе чем на метр.
– О, мой дорогой, мой дорогой!.. Если бы ты знал, как нам не хватает..."

"Что-что?
– переспросил Аппашер. Он был глуховат, поскольку у призраков все чувства обычно притуплены.
– Понимаешь, слух у меня теперь уже не тот, что прежде..."

"О, я понимаю, дорогой... Но не могу же я кричать - там Ада спит, и вообще..."

"Извини, конечно, но не мог бы ты меня на минутку впустить к себе? А то я все на ногах..."

"Нет-нет, что ты! Не дай бог еще Блитц почует".

"Что? Как ты сказал?"

"Блитц, овчарка, ты ведь знаешь моего пса, правда? Он та кого шума наделает!.. Тут и сторож, чего доброго, проснется... И потом..."

"Значит, я не могу... хоть несколько дней..."

"Побыть здесь, у меня? О, дорогой мой Аппашер, конечно, конечно! .. Для такого друга я... Ну как же! Послушай... ты уж меня извини, но как быть с собакой?"

Такой ответ смутил Аппашера. И он решил воззвать к чувствам этого человека:

"Ведь ты плакал, маэстро, плакал совсем еще недавно, там, на кладбище, произнося надгробную речь перед тем, как меня засыпали землей... Помнишь? Думаешь, я не слышал, как ты всхлипывал?

Слышал".

"О, дорогой мой, не говори... у меня тут такая боль (и он поднес руку к груди) ... О боже, кажется, Блитц! .."

И действительно, из-за двери донеслось глухое, предупреждающее рычание.

"Подожди, дорогой, я только зайду успокою эту несносную тварь... Одну только минуточку, дорогой".

Он, как угорь, быстро скользнул в квартиру, захлопнул за собой дверь, хорошенько запер ее на засов. И все стихло.

Аппашер подождал несколько минут, потом шепотом позвал: "Тамбурлани, Тамбурлани". Из-за двери никто не отозвался. Тогда он легонько постучал костяшками пальцев. Ответом ему была полная тишина.

Ночь все тянулась. Аппашер решил попытать счастья у Джанны - девицы доброй души и легкого поведения, с которой он не раз проводил время. Джанна занимала две комнатушки в старом, густонаселенном доме далеко от центра. Когда он туда добрался, был уже четвертый час. К счастью, как это нередко бывает в таких муравейниках, дверь подъезда была не заперта. Аппашер с трудом вскарабкался на шестой этаж - он так устал от кружения по городу.

На площадке он и в темноте без труда отыскал нужную дверь. Тихонько постучал. Пришлось постучать еще и еще, прежде чем за дверью послышались какие-то признаки жизни. Наконец до него донесся заспанный женский голос:

"Кто там? Кого это принесло в такое время?"

"Ты одна? Открой... это я, Тони".

"В такое время?
– повторила она без особого восторга, но со свойственной ей тихой покорностью.
– Подожди... я сей час".

Послышалось ленивое шарканье, щелкнул выключатель, повернулся ключ. И со словами: "Чего это ты в такую пору?" - Джанна открыла дверь и хотела тут же убежать в постель - пусть сам за собой запирает, - но ее поразил странный вид Аппашера, Она ошарашенно оглядела его, и только теперь сквозь пелену сна до ее сознания дошла явь.

"Но ты... Но ты... Но ты..."

Она хотела сказать: но ты же умер, теперь я точно помню. Однако на это у нее не хватило смелости, и она попятилась, выставив перед собой руки Ц на случай, если он вздумает приблизиться.

"Но ты... Но ты...
– И тут из ее горла вырвался крик.
– Уходи!.. Ради бога, уходи!" - заклинала она его с выта ращенными от ужаса глазами. А он все пытался ей объяснить:

"Прошу тебя, Джанна... Мне бы только немного отдохнуть".

"Нет-нет, уходи! И не думай даже. Ты с ума меня сведешь. Уходи! Уходи! Ты хочешь весь дом поднять на ноги?"

Поскольку Аппашер не двигался с места, девушка, не спуская с него глаз, стала торопливо шарить руками на ко моде; под руку подвернулись ножницы.

"Я ухожу, ухожу", - сказал Аппашер растерянно, но она со смелостью отчаяния уже приставила это нелепое оружие к его груди: оба острия, не встретив на своем пути никакого сопротивления, легко вошли в грудь призрака.