Рассказы извозчика. Грустные, смешные и сексуальные

Поднявшись сантиметров на пятнадцать над моим телом, одеяло замерло в ожидании. И тут, прервав музицирование и отложив в сторону инструмент, Изольда по-кошачьи начала красться ко мне. Однако не успела она преодолеть и половину пути, как одеяло медленно, но неуклонно стало опускаться. Изольда схватила флейту и продолжила игру. Одеяло тут же вернулось в исходное положение.

Решив, вероятно, провести эксперимент, Изольда несколько раз прерывала и вновь возобновляла игру. И каждый раз, как только стихала музыка, одеяло опускалось, а с первыми звуками флейты устремлялось вверх. Отложив, наконец, инструмент в сторону и подперев руками подбородок, Изольда погрузилась в размышления. На сей раз ей потребовалось значительно больше времени для принятия решения, но, в конце концов, вновь в ее глазах появился блеск, и вновь она стремительно скрылась в соседней комнате.

Вернулась Изольда с портативным магнитофоном в руках. Забравшись на кровать, она нажала на кнопку "запись" на пульте магнитофона и взяла в руки флейту.

С первыми же звуками мелодии одеяло привычно поползло вверх и вскоре достигло своего верхнего положения. Изольда продолжала играть и, как мне думается, играла минут пять или даже десять. Внезапно она остановилась и быстро нажала на кнопку магнитофона, после чего тот стал перематывать ленту в обратную сторону. Но как не спешил электронный слуга, пытаясь помочь своей хозяйке, к тому времени, как лента была перемотана, одеяло напоминало ровную лужайку с небольшим бугорком посередине. Тем не менее, Изольда решительно нажала на кнопку "воспроизведение".

Не сводя глаз с одеяла и стянув с головы полотенце, Изольда нервно теребила в руках его бахрому. Ее волнение передалось мне, и я, как завороженный, уставился на бугорок посреди лужайки. Прошло несколько секунд напряженного ожидания. И вот бугорок сначала качнулся, потом набух, а затем стал стремительно превращаться в остроглавую вершину. Резким движением Изольда сорвала с меня одеяло. При этом из ее груди вырвался такой по-звериному страшный рык, что я даже забыл о своей наготе.

* * *

С того вечера прошло уже полгода. Мы часто встречаемся с Изольдой. Однако телевизор во время наших встреч я не включаю. Я вообще теперь не люблю смотреть телевизор. В последнее время мне больше нравится слушать флейту.

Три мушкетера.

Пассажира, рассказавшего мне следующую историю, я запомнил хорошо. Да и трудно было его не запомнить. Столь изумительное и совершенное сочетание тонких черт лица встречается не так часто.

Почувствовав запах алкоголя, исходившего от моего клиента, я предположил, что разговорить его не составит особого труда, и не ошибся в своем предположении. Спустя несколько минут я уже знал, что родом он Сибири, а в Алма-Ату приехал по распределению, после окончания института.

– А я, будучи студентом, бывал в ваших краях, - похвастался я, - послали нас после третьего курса на производственную практику в один небольшой сибирский городок. В том городке текстильный комбинат находился. Девчонок - тьма. Славно я в то лето попрактиковался.

Мой сосед снисходительно похлопал меня по колену.

– Ну, думаю, что такой практики, какая была у меня после четвертого курса, никому не приходилось испытать.

Я навострил уши и осторожно, чтобы не спугнуть клиента, подзадорил его, выразив сомнение.

– Так уж и никому?!

По тому, как резко подпрыгнул на сиденье мой сосед, и каким искренним негодованием заблестели его глаза, я понял, что он у меня на крючке, и приготовился слушать рассказ.

* * *

В одном крупном сибирском городе, индустриальном и научном центре края, располагался химико-технологический институт, который готовил специалистов для бурно развивающейся в то время химической и нефтегазовой промышленности. В 1978 году на четвертом курсе его факультета технологии органических веществ учились Атос, Портос и Арамис.

Атос, по паспорту Геннадий Дорогинин, высокий, темноволосый юноша был признанным лидером не только тройки мушкетеров, но и всего курса. Ни одно мероприятие на факультете, будь то дискотека, КВН или вечер поэзии, не обходилось без его участия. Он умудрялся быть одновременно и сценаристом, и режиссером, и главным исполнителем. При этом его слово было решающим. Если так сказал Атос, значит, так оно и будет. До энциклопедичности эрудированный, с тонким чувством юмора он пользовался безусловным авторитетом и уважением своих однокурсников. Многие его даже побаивались. Ему достаточно было бросить пару едких фраз, чтобы так отшить зарвавшегося выскочку, что бедняга потом неделю ходил с опущенной головой, старательно избегая встреч с Атосом.

Согласно записи в зачетной книжке, Портос носил широко распространенную на Руси фамилию Самсонов, а звался еще проще - Петр Ильич. Это был атлетического телосложения молодой человек ста девяносто сантиметров роста, с кудрявой шапкой огненно-рыжих волос на голове, голубыми глазами на широком, веснушчатом лице и толстыми, как пельмени, постоянно влажными губами пай-мальчика. Отличительной чертой Портоса была его немногословность. Словам он предпочитал широкую, добродушную улыбку, редко сходившую с его лица.

Портос душой и телом был предан Атосу. Следовал за ним тенью, постоянно заглядывая ему в глаза и не пропуская ни единого его слова. Атоса поначалу раздражало столь назойливое внимание к его персоне. Но постепенно он с ним свыкся и, когда зимой на третьем курсе Портос заболел гриппом и неделю не ходил на занятия, Атос чувствовал себя так, словно у него отрезали часть тела.

Арамис, он же Олег Шестаков, стройный, чуть поджарый юноша был объектом грез и воздыханий большинства девчонок факультета органических веществ. Большие, карие и слегка раскосые глаза, доставшиеся ему в наследство от бабки-татарки, заставляли учащенно биться не одно девичье сердце. Сам Арамис с некоторой прохладцей и даже высокомерием относился к представительницам противоположного пола. И хотя к концу четвертого курса института он мог похвастать десятком любовных побед, крепкую мужскую дружбу он ценил гораздо выше амурных привязанностей.

Судьба свела трех мушкетеров в одной комнате колхозного общежития, когда сразу после зачисления в институт, весь первый курс был направлен на уборку картофеля. С тех пор эти трое всегда держались вместе, а со второго курса, с подачи Тимофеича, декана факультета органических веществ, страстного почитателя творчества Александра Дюма, их в шутку стали величать именами героев знаменитого произведения. Постепенно новые имена вытеснили из институтского обихода их прежние, данные им родителями, и даже сами они стали обращаться друг к другу не иначе, как Атос, Портос и Арамис.

Майским теплым днем, в конце весеннего семестра, когда студенты уже готовились к сдаче зачетов, подчищая "хвосты" уходящего учебного полугодия, Атос выходил из приемной деканата с загадочным выражением лица. В коридоре его поджидали Портос и Арамис.

– Ну как?
– подскочил к другу Портос. В ответ Атос ласково потрепал богатырское плечо товарища.

– Тимофеич поначалу заартачился, - Атос снисходительно ухмыльнулся, - про какую-то комиссию стал мне плести, которая якобы будет распределять студентов по местам летней практики. Но когда я напомнил ему, кто организовал концерт на День Победы для ветеранов и кто выиграл городскую студенческую олимпиаду по тяжелой атлетики (при этом Атос кинул взгляд в сторону Портоса), старик сдался. Короче, едем на практику втроем и никого более.