Рассказы о детстве

Голубиные ухаживания вызывали у меня умиление. Раздувшись в пушистый шар и громко воркуя, как глухой барабан, кавалер начинал кружить вокруг дамы, которая могла включиться в танец, но не сразу и не обязательно. Могла просто смотреть стеклянным глазом, безучастно.

Засохший хлеб и крошки принадлежали голубям. Я рассыпала крошки на карнизе, но от сотрясания жести лапками они осыпались вниз.

Когда закончилось детство, закончились и голуби. В девяностые их постигло несчастье. Кто-то надумал голубей есть, потому их довольно быстро переловили и истребили.

В нашей комнате послеобеденное солнце радовало вдвойне – оно дожидалось моего возвращения из школы. Я любила быть в этой комнате, нежиться под лучами солнца на кровати с книжкой, даже когда комната стала родительской спальней. Я не знала, что солнца может быть мало. Думала, что солнце – как воздух, есть у всех по праву рождения. Ценю это сейчас, поездив по миру.

Первый и второй класс начальной школы мы жили в старой светлой спальне, а в классе третьем, с перестановкой в доме, нашей комнатой стала та, которая выходила на проспект.

Родители спали в этой комнате на одиночных, почти казенных кроватях с железными сетками – таких же, как в больницах и пионерлагерях.

Когда нам было лет одиннадцать, в квартире начался монументальный ремонт, который занял несколько лет и преобразил жилище. С ремонтом и перестановкой родители разжились мебельным гарнитуром для солнечной спальни, а для нас, с помощью бабушки и дедушки, купили две деревянных кроватки, которые стояли буквой «г» – голова к голове. Бабушка побеспокоилась о теплых ватных одеялах и подушках.

Еще в комнате был письменный стол и стул, за которым редко делалось домашнее задание. Рисовала я за ним, а писала на полу, в кровати, на кухне, в гостиной и Бог знает где. Было также несколько полок с книгами, с которых надо было вытирать пыль. Большинство домашних книг жило в гостиной.

Главным предметом в комнате было прекрасное дедушкино пианино – трофейное немецкое, орехового дерева.

Дедушка играл как Бог! С малых лет я танцевала вокруг пианино под дедушкины лихие пассажи. Особое восхищение вызывало глиссандо. Просто, да не просто. А как шикарно!

В бытность немого кино дедушка Степа подрабатывал тапером, и мелодии из него лились одна за другой. Когда же дедушка переехал от нас, он приходил в гости с гостинцами-пирожками от бабушки и поиграть.

Мама была учителем музыки и тоже играла для души и для нас. Мы пели детские песенки и скакали около инструмента.

Позже моя сестра освоила пианино. А у меня не сложилось с игрой двумя руками – я осталась при скрипке. Но кое-что мне всё же надо было играть для зачетов. На желтеющих клавишах я писала карандашом названия нот базового ключа. Потом их надо было вытирать одеколоном.

Приходили к нам и мамины ученики – заниматься в неурочное время или перед академконцертами. Такая была практика, что с детьми занимались столько, сколько нужно, и без дополнительных денег.

Нам иногда надо было подвинуться, если в нашей спальне шли уроки. Наградой за такую уступчивость можно было считать море цветов, которые заполоняли дом во время майских заключительных концертов. Квартира становилась клумбой. Во всех вазах, ведрах и сосудах стояли благоухающие охапки сирени, тюльпанов, нарциссов, реже пионов и роз. Розы на ночь отправлялись в спа – плавали в ванной в холодной воде.

Ни один ребенок не приходил на концерт без цветов. Цветы, как поэзия, наполняли чувствами. Это был уникальный опыт изобилия натуральной, преходящей красоты. Ее надо ловить в моменте, она тленна. Я обожала эти дни в цветах, хоть цветы и не были предназначены мне.

В нашей новой спальне было мало солнца, так как здания стояли слишком близко друг к другу рядом с проспектом. Они создавали звуковой колодец. С проспекта несся гул и лязг города и облака пыли, открывать окна практически было нельзя. Под окнами шелестели листьями липы и тянулись троллейбусные провода. Троллейбусные усы плавно скользили по ним.

Лучший вид и зрелище из нашей комнаты был на недавно построенное здание напротив. Оно было сделано из искрящегося бледно-золотого камня, который сиял, как нимб. Но вскоре после заселения здание стало покрываться толстым слоем сажи.

До прихода идей об очистительных мерах в воздухе Запорожья витали тонны твердых осадков из сталелитейных домен и заводов. Город был построен наперекор направлению господствующих ветров – так, что весь индустриальный дым шел на жилые районы. Слышала об этом историю советскую. Не было равных Запорожью в печальной загрязненности экологии. Наш город, как атомный гриб, виден был из космоса.

Возвращаюсь к дому напротив – лишь под прямыми лучами солнца изредка были заметны золотые блестки-намеки на былое сияние. Моя мама была свидетелем строительства этого дома в пятидесятые годы, и сияние чистого камня ее тоже впечатлило. Этот стройматериал был особенный, и больше из него ничего не было построено.

Благодаря высоким потолкам наш третий этаж поднимал нас высоко над землей. Из окна были хорошо видны крыша и последние этажи пятиэтажного дома напротив. Людская суета оставалась внизу, под нами. Меня привлекала крыша и выше нее небо над сияющим домом.

Под крышей были гнезда ласточек. Они прилетали весной и грациозно порхали, разрезая воздух крылышками, строили и ремонтировали гнезда. Через время выводили птенчиков. Были видны малюсенькие головки, пищащие, с открытыми ротиками, в которые мамы и папы засовывали мошек.

Зрелище было магнетическое, оторваться невозможно. Можно было часами сидеть и смотреть на порхающие над людской суетой существа.

Моя любимая бабушка Катя называла нас своими ласточками. Когда я любовалась прекрасными птичками, представляла себя такой же ласточкой, какой я была для бабушки.

Вспоминается еще курьезная история о птичках. Придя со школы, явно услышала кудахтанье где-то рядом. Походив с этой звуковой галлюцинацией по дому, дошла до балкона. Там, как зрительная галлюцинация, были две курицы. Я потерялась в догадках. Не могли же они упасть с неба!

Но это предположение было единственно верным! Соседи четвертого этажа из другого подъезда то ли завели кур на балконе, то ли держали их там временно, пока нелетающие птицы не взлетели и не приземлились на этаже ниже. Обойдя соседние подъезды, я нашла владельцев кур и вернула их.