Рассказы о Дзержинском

Узнав о его аресте, Феликс Эдмундович через Беленького пригласил эсера к себе в кабинет. Но тот сказал:

"Если на допрос, то пойду, а если для разговора, то не пойду".

Когда эти слова были переданы Дзержинскому, он рассмеялся и велел допросить эсера, добавив, что, судя по ответу, он остался таким же, каким был, и поэтому, если он заявит, что не виновен в том, в чем его обвиняют, то надо ему верить. В результате допроса он был освобожден".

В это самое время грозный председатель ВЧК писал своей сестре:

"...Я остался таким же, каким и был, хотя для многих нет имени страшнее моего. И сегодня, помимо идей, помимо стремления к справедливости, ничто не определяет моих действий".

Уже после эсеровского восстания, когда Дзержинского не убили только благодаря его невероятной личной отваге, был арестован один из членов ЦК правых эсеров. Жена арестованного через Е.П.Пешкову пожаловалась Дзержинскому на то, что в связи с арестом мужа ее лишили работы, а детей не принимают в школу. После разговора с Дзержинским, который сразу все уладил, жена арестованного, встретив Екатерину Павловну Пешкову, разрыдалась и впоследствии называла Феликса Эдмундовича "нашим замечательным другом".

Кто, когда, где первым сказал про Дзержинского - карающий меч революции?

Старый друг и соратник Дзержинского написал после смерти Феликса Эдмундовича:

"И не удивительно, что именно этот бесстрашный и благороднейший рыцарь пролетарской революции, в котором никогда не было ни тени позы, у которого каждое слово, каждое движение, каждый жест выражал лишь правдивость и чистоту души, призван был стать во главе ВЧК, стать спасающим мечом революции и грозой буржуазии".

Спасающий меч - это одно, а карающий - совсем другое.

Имеем ли мы право так ужасно обеднять эту удивительную личность?

14 марта 1917 года Дзержинский встретил в Москве, в Бутырках. В этот день революционные рабочие разбили ворота тюрьмы и, освободив в числе других политкаторжан Феликса Эдмундовича Дзержинского, вынесли его на руках на улицы будущей столицы РСФСР.

Состояние здоровья Дзержинского было ужасающим. 1 июня 1917 года он принужден был уехать на месяц в Оренбургскую губернию, надеясь, что лечение кумысом принесет хоть какую-либо пользу. Софье Сигизмундовне, которая была в это время в Цюрихе, он написал (чтобы не слишком испугать ее при встрече), что увидит она его не самого, а лишь только его тень. Софья Сигизмундовна переживала трудные дни. Связи ни с Петроградом, ни с Москвой почти не было. О том, чтобы выехать в Россию к мужу, не могло быть и речи: сын Яцек болел.

В июле 1918 года швейцарские газеты сообщили об убийстве левыми эсерами германского посла Мирбаха и о том, что эсеры арестовали Дзержинского, который после убийства Мирбаха отправился в логово врага, чтобы самому арестовать убийц.

Какова же была радость Софьи Сигизмундовны, когда в Цюрихе поздним вечером она услышала под открытым окном такты из "Фауста" Гуно. Это был старый условный сигнал, которым Дзержинский давал знать о себе.

Несколько дней отдыха...

Председатель ВЧК приехал в Швейцарию инкогнито - Феликс Даманский. Здесь он в первый раз увидел сына. А Яцек не узнал отца: Феликс Эдмундович на фотографии, которая всегда стояла на столе матери, был с бородкой, с усами. Сейчас перед Яцеком стоял гладко выбритый человек...

14 апреля 1921 года Президиум ВЦИК по предложению Владимира Ильича Ленина назначил Дзержинского народным комиссаром путей сообщения с оставлением его на посту руководителя ВЧК и НКВД.

И этот седой, очень усталый человек начал учиться. Он читал и выяснял неясные для себя вопросы, беседуя с крупнейшими специалистами-транспортниками. Ночью его можно было видеть и на железнодорожной станции, и в депо, и в мастерской. Он разговаривал с машинистами, со стрелочниками, стоял в очереди у железнодорожных касс, проверял порядок продажи билетов, выявлял злоупотребления. Удивительно умея выслушивать людей, не отмахиваясь от неприятного и трудного, он в самый короткий срок объединял вокруг себя крупнейших специалистов.

О.О.Драйзер нашел удивительно точные слова для определения стиля работы Дзержинского на совершенно новом и чрезвычайно ответственном посту:

"Умный и твердый начальник, он вернул нам веру в наши силы и любовь к родному делу".

Голод в Поволжье был чрезвычайно трудным экзаменом для едва поднимающегося из руин гражданской войны транспорта.

В эти дни Феликс Эдмундович написал из Омска жене почти трагические строчки:

"Я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответствен. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожидания Республики. Сибирский хлеб и семена для весеннего сева это наше спасенье.

Сегодня Герсон в большой тайне от меня, по поручению Ленина, спрашивал Беленького о состоянии моего здоровья, смогу ли я еще оставаться здесь, в Сибири, без ущерба для моего здоровья. Несомненно, что моя работа здесь не благоприятствует здоровью. В зеркало вижу злое, нахмуренное, постаревшее лицо с опухшими глазами. Но если бы меня отозвали раньше, чем я сам мог бы сказать себе, что моя миссия в значительной степени выполнена, - я думаю, что мое здоровье ухудшилось бы..."

Еще одна черта в характере Феликса Эдмундовича - полное отсутствие самодовольства. Не показная скромность, а искреннее чувство неудовлетворенности самим собой. Весьма характерны в этом смысле такие строчки:

"Я вижу, что для того, чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно было готовиться к зиме. А летом я был еще желторотым, а мои помощники не умели предвидеть". Это пишет о себе народный комиссар путей сообщения и председатель ВЧК, пишет на пороге осуществления грандиозной и небывалой по тем временам реформы - перехода транспорта на хозрасчет.

Старый большевик, крупный советский хозяйственник И.И.Радченко вспоминает свою встречу с Владимиром Ильичем, на которой присутствовал Феликс Эдмундович. Когда Дзержинский вышел из кабинета, Ленин дал Феликсу Эдмундовичу блестящую характеристику как работнику. Владимир Ильич в затруднительных случаях говорил:

"Ну надо, значит, поручить Дзержинскому - он сделает".

И не было дела, которое Дзержинский не выполнил бы с тем характерным для него блеском, с той энергией, умной стремительностью и талантливостью, которыми любовались все его друзья.

В траурные дни, последовавшие за кончиной Ленина, партия поставила Дзержинского на труднейший пост председателя Высшего Совета Народного Хозяйства. В то же время Дзержинский продолжал возглавлять коллегию ОГПУ. Это было чрезвычайно тяжелое время. Многие фабрики и заводы стояли, на других оборудование было крайне изношено и требовало либо замены новым, либо капитального ремонта. Многие квалифицированные рабочие погибли на фронтах. На их место пришли из деревни десятки тысяч новичков, не привыкших ни к машинам, ни к дисциплине. Не хватало сырья, не хватало топлива. Только что начала осуществляться ленинская денежная реформа. Прошло совсем немного времени, и Дзержинский - в полном курсе всей сложнейшей деятельности Высшего Совета Народного Хозяйства.

Трудясь ежедневно не менее чем по восемнадцать часов, Феликс Эдмундович удивительно умел смотреть в будущее. По его инициативе в аппарате ВСНХ всегда работало не меньше 50 человек вузовцев - здесь их не слишком загружали. По инициативе Дзержинского студентам-практикантам рекомендовалось посещать заседания президиума ВСНХ и его главных управлений.

И сейчас нельзя не поразиться мудрости этого решения: таким путем будущие советские технические специалисты учились искусству управлять у самого Дзержинского и его сподвижников.