Рассказы о Москве и москвичах во все времена
Шрифт:
— У нас в полку было 860 лошадей, и я их всех знал в лицо. Хотя весь полк был на рыжих лошадях.
— А как вам наши московские лошади, отлитые в бронзе? Например, памятник Жукову скульптора Клыкова? И вообще, приходят к вам скульпторы за консультацией во время своей работы?
— Автор этой лошади к нам не приходил и за помощью или советом не обращался. О животном же вот что могу сказать: это никакая лошадь. Это годовик, еще недоразвитая лошадь. Жуков ни за что на такую не сел бы.
Я не спрашиваю директора музея, почему он так думает, поскольку знаю: в 1944 году Гуревич обслуживал конюшню Военного совета 1-го
— Видите ли, — продолжает директор музея, — Жуков в свое время командовал кавалерийским полком, потом дивизией, сам ездил великолепно и толк в лошадях знал, конечно. А тут он верхом на недоноске каком-то оказался.
— А вот хвост этот злосчастный на памятнике, который по ветру, как знамя, говорят, будто если лошадь так хвост держит, значит, до ветру хочет…
— Да нет, — успокаивает директор, — это бывает и во время езды. И безо всякой нужды.
Оказались мы вскорости у другой конной скульптуры — у памятника Юрию Долгорукому, что на Тверской.
— А вот автор этого памятника — скульптор Орлов, — вспоминает Гуревич, — к нам в музей приходил, когда работал над памятником. Он даже брал скелет лошади к себе в мастерскую. Потом вернул.
— А что вы можете сказать об этой лошади, на которой Долгорукий Москву основал?
— Под Долгоруким — идеальный верховой конь. Только конь современный. Потому что в XII веке таких лошадей не было. У лошадей того времени в холке было 130 см, а у современных — в среднем 160, хотя бывает и 170.
— Да, неказисто смотрелся бы основатель Москвы на низкорослой лошади…
— В том-то и дело. И скульптор правильно сделал, что посадил могучего человека на могучего коня.
— А вообще, Давид Яковлевич, могли бы вы при взгляде на скульптуру определить породу лошади? Это возможно?
— Нет, при взгляде на изваяние породу не определить. А вот тип можно назвать безошибочно. Если, разумеется, скульптор реалистично изобразил животное.
— А тип — это что?
— Все породы мы делим на два типа. Это местные — к ним относятся лесные, степные и горные породы. И заводские — это верховые лошади и упряжные, куда входят рысаки и тяжеловозы. И спутать их в скульптуре невозможно.
А вот и знаменитые московские квадриги — на фронтоне Большого театра и на Триумфальной арке, что на Кутузовском проспекте. Великолепные, лихие четверки! На Большом — работа знаменитого Клодта.
— Превосходные. Упряжные лошади, — с удовлетворением отмечает директор музея, — и квадрига на московском ипподроме тоже хороша. Классика… Идеальные упряжные. Хотя, должен заметить, одновременно и идеализированные типы лошадей. Знаете, как Аполлон — идеальный мужчина, поди найди точно такого…
И уж совсем идеализирована четверка коней на Манежной площади — у фонтана, на водопое. Их мужское достоинство представлено весьма достойно и реалистично, а при взгляде на хвосты и гривы непременно подумаешь, что перманент им делал такой же добросовестный парикмахер. Хотя, говорят, в природе нет-нет да и появится нечто похожее. Во всяком случае, Гуревич показал мне в музее картину прошлого века, на которой изображена лошадь с завитой гривой. Тогда, между прочим, обходились без перманента: заплетали косицы, а когда их распускали, получалась волнистая грива.
На Кутузовском проспекте мы окинули взглядом
конную скульптуру фельдмаршала. Представительный памятник.— А что можно сказать о лошади?
— По типу — несомненно, верховая лошадь. Хорошая работа. Но вообще, вы знаете, в скульптуре точно воспроизводить подлинные пропорции тела лошади нельзя.
Заметив мое недоумение, продолжает:
— Потому что на воздухе, да если еще на высоком постаменте, скульптура совершенно иначе смотрится. Вот почему скульптор в своей работе все промеривает и проверяет множество раз.
Короче, осмотрели мы почти весь московский эскадрон. Именно эскадрон — потому что кони в основном под военными. И вот что при этом подумалось: конечно, главное в памятнике всегда человек. И человек, несомненно, должен быть узнаваем. А лошадь… Она должна ему соответствовать. Как полностью соответствует оригиналу памятник Абсенту — самой знаменитой лошади в СССР, на которой Сергей Филатов в Риме выиграл олимпийское золото. Абсент родился и овеянный славой умер на Луговском заводе. Там и стоит ему памятник в натуральную величину.
Бонзы в бронзе
Юрский период — средний период мезозойской эры. Отдельные виды пресмыкающихся достигли гигантских размеров.
В Москве, в самом центре, в двух шагах от Крымского моста и как раз за Домом художника, разбит парк юрского периода. Это «Музеон» — музей под открытым небом, где собраны скульптуры вождей. Памятники, еще недавно царившие на московских улицах и площадях. Память о наших неприкасаемых бонзах, перед которыми мы преклонялись и мимо которых проходили, не замечая их.
Сквозь свинцовые струи осеннего дождя бесстрастно глядят каменные и бронзовые лики великих ушедшего мира. Что это было? «Затерянный мир» Конана Дойла? Нет: мир, созданный нами самими.
Этот парк как бы забытая Богом земля, где собрались еще вчерашние вершители судеб. При виде этих людей в пору их жизни на Мавзолее, толпа, несущая по Красной площади их лики, клокотала в восторге, а сердца этой толпы трепетали от ужаса.
Вот они, эти идолы, стоят холодные, бесстрастные, ослепленные желтыми осенними листьями и собственным нежеланием видеть все, что творится вокруг. Никаких чувств они не вызывают теперь. Даже жалости и сострадания.
Когда воздвигали эти скульптуры, сдергивали пелену покрывала в момент открытия, в громе оркестров сотрясались окрестности. А сюда их везли по-тихому, словно на кладбище нищих покойников.
Вот они и стоят, одинокие, никому не нужные в пустынном парке, как на заброшенном кладбище.
В этой мрачной компании Железный Феликс — фигура одна из самых значительных в силу своих гигантских размеров, хотя в жизни-то он был ничуть не выше своих товарищей, таких же пламенных революционеров. Феликс Эдмундович прожил всего 49 лет, но не зря: вот какой великолепный памятник себе заслужил…