Рассказы о потерянном друге

Самый большой проступок в подразделении — сесть за еду самому, не накормив животное. Но и накормить вовремя — это еще не все.

Я слышала, как однажды старший лейтенант сказал солдату, обошедшемуся грубо с собакой:

— Скотина — не машина: кроме смазки требует ласки. Ясненько? Хорошая поговорка, по-моему.

2

А теперь — о собаках, этих незаметных труженицах войны, о которых вряд ли даже будет упомянуто когда-нибудь хоть в одной сводке.

Вы уже знаете, что у нас есть несколько Динок. У каждой из них имеется свой служебный номер, но не будешь всякий раз говорить: «Динка номер тридцать семь тысяч двести тридцать семь» или: «Динка один ноль ноль двести девяносто два», поэтому в ходу прозвища: Динка-черная, Динка-чепрачная (по окрасу), Динка-тощая (нипочем не набирает тело, как ни корми), Динка-толстая (этой, наоборот, все идет впрок).

Затруднение возникло, как окрестить пятую Динку. Да, да, есть и пятая. Она вроде серая, вроде и черная — какой-то неопределенной масти, не толстая, но и не худая.

Один из бойцов сказал, обращаясь к ней:

— Ну, ты… штопаная…

Я спросила:

— Почему — штопаная?

Он показал, отогнув шерсть на ее боку:

— Осколком садануло… Потом зашивали.

С этого времени пятую Динку стали звать Динка-штопаная. Все Динки хорошие работницы.

Есть две сестры — Нера и Ара. Обе попали в армию годовушками, а теперь громадные собачищи, злобные до ужаса, но в руках своих вожатых — послушные и дисциплинированные.

Из «тезок» можно упомянуть еще двух Затеек: Затейка-московская и Затейка-свердловская. Первая подарена Московским клубом служебного собаководства, вторая — с Урала, прибыла в качестве ремонта, [2] поступив через Свердловский клуб. Обе хорошо «идут на мины».

2

Ремонтом в армии называется регулярное приобретение животных (лошадей, собак) для пополнения убыли.

Есть Лель, Зай (был — Заяц, но солдаты переделали кличку по-своему: так короче), Дозор. Дозор — крупный, мрачного склада пес — хромой: наступил на противопехотную мину (в период, когда еще учился), оторвало пальцы. Думали, будет бояться. Ничего, работает!

Для человека, чуждого нашему делу, все собаки как собаки: он распознает их только по цвету шерсти да по величине. Но мы различаем наших четвероногих помощников и по их характеру, и по повадкам. Вот, например, Чингиз любит купаться: влезет в воду — не дозовешься. Как-то на стоянке, в начале мая, прибегает ко мне боец:

— Товарищ младший лейтенант, так что… Чингиз уплыл!

— Как уплыл? Где?

Я тогда еще не знала об особенностях Чингизова нрава.

— В реке, товарищ младший лейтенант!

Погода — холоднище, вода — как лед, а Чингиз плавает хоть бы что! На вожатого — ноль внимания: рад, что дорвался до воды. До вечера плавал, вытаскивали багром. После купали только на длинном поводке. Но уж зато в одном отношении вожатый может быть спокоен: с Чингизом не утонешь!

Есть и совсем смешные причуды: Зай — корм съест и чашку разобьет. Глиняную, стеклянную — не давай.

Вот те четвероногие герои, о которых я не хотела бы, чтобы когда-нибудь сказали «безымянные».

Среди них имеются подлинные виртуозы. Пес по кличке Желтый удостоился даже такого звания, как «доктор минных наук» (!). Конечно, придумал это Христофорчик.

«Роковой собакой» считалась лайка Шум. С ней произошел такой случай. Она наткнулась на прыгающую мину — мина взорвалась. Прыгающая мина — это металлический стакан, начиненный стальными шариками, которые при разрыве разлетаются в радиусе пятидесяти метров. Собака отделалась счастливо: ей отбило кусок уха и два шарика загнало под шкуру. Но после этого никто с ней не хотел работать; стала отвлекаться. Кончилось тем, что Шума отдали летчикам.

Точно так же не прижился у нас красивый, белый с коричневым, пойнтер Тромб (наверняка принадлежал в прошлым какому-нибудь медику). Работал безупречно, но почему-то его невзлюбили овчарки. Это было чревато серьезной опасностью для него (овчарка может загрызть пойнтера в несколько секунд). Пришлось его перевести в другую часть.

Но пожалуй, самые интересные экземпляры — это трофейный пес Харш и любимая собака капитана Альф.

Харш в прошлом был полицейской собакой. Вместе с хозяином ходил на захваченной гитлеровцами территории, искал пшеницу, спрятанную колхозниками, пока оба не попались в руки советских солдат. Харш — толстый, жирный флегматик. Такой же толстый немец сел в машину, когда его арестовали, отдал поводок, собаку посадили в другую машину. Они даже не посмотрели друг на друга — редкое равнодушие, особенно со стороны собаки, которая, как бы ни был плох хозяин, всегда привязана к нему.

Харш — как гитлеровский солдат: так же вымуштрован. Прикажут лечь — ляжет, скажут «сидеть» — будет сидеть, пошлют за апортом — сходит и принесет, но все — как автомат, без искринки живости, без всякого выражения. Подлинная флегма. Я никогда не предполагала, что могут быть такие. Дисциплинирован исключительно, но и только. Одно желание доступно ему: жрать! Не случайно бойцы очень метко переиначили его кличку на — Харч. Передвигается медленно, степенно, бежать не заставишь. Настоящий бюргер! Оживляется, лишь когда увидит еду. Бросается на нее, успей отскочить. Когда ест — не подходи: делается злой. Как-то к нему в бачок сунулась другая овчарка. Он молча ее за ухо — цоп! — и нет уха: проглотил!

— Ты хам! Нахал! — кричал на него Христофорчик.

Харш был невозмутим. Не спеша доел корм, облизнулся и потом долго стоял неподвижно, глядя в землю: слушал или дремал, переваривая пищу, — не разберешь.

Из него довольно быстро удалось сделать разминировщика. Работает прекрасно, но медленно — взбесишься!

За Харшем хорошо ходит ефрейтор Сухов, пожилой, в усах, немногословный человек. Но дружбы между ними нет.

Все же оказалось, что, если относиться к Харшу должным образом, в нем можно пробудить некоторые чувства. Мне первой удалось достичь этого. Все собаки знают меня; я постаралась приучить к себе и Харша. Меня сердит и трогает его привычка: раз пять в течение ночи придет, лизнет в лицо, разбудит и уйдет спать.

Поскольку он в силу полного отсутствия темперамента никогда не затевает драк с другими собаками, не стремится убежать, его оставляют без привязи.

Ни на шаг не отстает от капитана его Альф.

Об Альфе следует рассказать подробно. История Альфа весьма поучительна, наглядно иллюстрирует, что делает с животным правильный уход, настоящая человеческая забота. Я думаю, что, если бы не Александр Павлович, Альф давно бы сдох.

Альф принадлежал одному любителю из небольшого городка, захваченного немцами в первые месяцы войны. Городку пришлось испытать все ужасы гитлеровской оккупации. Хозяина Альфа в один из дней увели в гестапо, и он больше не вернулся оттуда. Девять суток Альф оставался в запертой квартире. На десятые сутки в городок вошли советские войска. К этому времени Альф превратился в скелет, обтянутый кожей. Как он выжил вообще, неизвестно. На полу стояла чашка с кашей, которую оставил ему хозяин, уходя. В каше кишели черви: Альф не дотронулся до нее.

Его все же переправили в наш питомник, но без всякой надежды, что из собаки может выйти какой-нибудь толк. На Альфа было страшно смотреть. Он весь облысел, от перенесенных лишений у него открылись злокачественный понос и сильнейший авитаминоз. [3] К этому добавился нервный шок. Пес всех кусал, его держали в клетке. В клетке мечется, как дикий зверь.

Все попытки лечить его не приводили ни к чему, и вскоре, при очередном осмотре и выбраковке животных, генерал, начальник школы, окинув его критическим взглядом, распорядился: «Этого пристрелить!»

3

Авитаминоз у собак характеризуется многими болезненными явлениями, как-то: зуд, облысение, появление болячек и струпьев и т. д. Если не принять меры, то может привести к смертельному исходу.