Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет

– Я… это, – повторил Шамайло, повернувшись к гостю.

– Не понимаю, – сказал гость.

– Чего там понимать… Били тогда… Молчал, знал, что долго размовлять не будут – шлепнут, но молчал, никого не выдал… Они ночью пришли в камеру пьяные и рыгочут, что Великая Германия мне оказала особую честь покончить жидив. Дали минуту на думу, а потом, значит, пулю за отказ – там же, в камере… Выпить дали самогону… Вот здесь пулемет стоял станковый, где березка. Фриц надо мной топтался, с пистолетом, на всякий случай… Грузовики светили фарами. У ваших уже и сил не было, чтобы бежать, а так можно было: ночь… Меня никто снизу не видел. И я никого не видел, видеть не хотел… Потом полицаи внизу достреливали шевеление всякое… Опосля они меня отпустили, но сказали, чтобы домой не шел… Я в лес подался… Вот и все…

Хейфец сел на землю, захватил снег в пригоршню и стал растирать им глаза, лоб и щеки.

– Я Дорочку убил, – сказал Шамайло, – и твою маму… Держи ружье, можешь и меня убить. – Тимофей чуть ли не силой поднял гостя на ноги и заставил взять оружие. – Стрелять умеешь?

Хейфец кивнул.

– Ну, стреляй!

Он стоял перед гостем. Мел смертельной бледности покрыл щеки Шамайло, в глазах его уже не было жизни.

– Я не смогу, – сказал Хейфец.

– Сука! Трус! Правильно вас! Стреляй, гад! Жидовская морда! – заорал хозяин.

– Не могу, – повторил Хейфец.

– Так, я счас, – вдруг засуетился Шамайло, – вот карандашик чернильный… Счас мы на «Беломоре»… «Прошу в моей смерти никого не винить»… Подпись, число… Какой нынче день, Венька?

– Пусть тебя судят, – прошептал Хейфец, – ты иди в милицию.

– Дурень, – сказал хозяин, – за что? За жидов? Ты сам долго не пробегаешь, газеты читай… Я орденоносец. Меня пионеры на сбор приглашают… Свидетелей нет… И… это… только ты меня казнить право имеешь.

– Я не палач, – сказал гость, – живи с этим, если можешь.

Хейфец ушел вперед. Но вскоре услышал выстрел и повернулся на звук. Шамайло стоял у березы живой. Он выстрелил в собаку, но сделал это плохо, только ранил животное. Пес визжал от боли, и тогда хозяин выстрелил в собаку вторично.

Антон долго прощался с девочкой и приглашал ее в гости, а жена Шамайло Татьяна крепко поцеловала на прощание сына хирурга… Они успели на воскресный поезд и через день были дома.

Наутро Хейфеца арестовали, но сын Агапова сделал все, чтобы затянуть следствие. А потом умер Сталин, и люди в России перестали повсеместно мучить друг друга с таким рвением, как прежде.

Хейфеца освободили, и он сразу же приступил к работе, потому что сложных случаев в больнице накопилось много, а «случайный врач» Соколовский уволился, написав заявление об уходе «по собственному желанию». Он испугался последствий своей «бдительности». Город был невелик, все в нем знали друг друга, и доносчик был убежден, что местные евреи ему отомстят: отравят или даже пристрелят, будто бы случайно, «по шороху» – на его любимой охоте за кабаном.

2000 г.

Кошелек

Рассказ солдата

Сплю я крепко, но тут проснулся среди ночи. Слышу – всхлипывает кто-то и громко всхлипывает. Ясно кто – Нафтали. Он мой сосед по комнате. Слушайте, если здоровый мужик по ночам слезы льет – это, я считаю, событие. Тут надо разобраться.

Но прежде о Нафтали. Парень – мой дружок хороший, но вырос в теплице. Нет, он как раз не кибуцник, а городской, но родился в семье богатого промышленника, сестер-братьев никогда не имел и вырос не то что балованным парнем, но каким-то не от мира сего. Его, видать, от всякой пакости берегли, охраняли. Отца его видел – нормальный мужик, а как иначе бизнесом заниматься. Матушка Нафтали – это совсем другое дело. Такое нежное создание с тихой улыбкой. Думаю, это он от матери набрался оранжерейного воспитания.

Нафтали, похоже, и в школу-то не ходил – дома учился. И сразу, из домашнего уюта, попал в боевые части. Но ничего, все выдерживал, даже как-то весело тянул солдатскую лямку. Тиранут [1] прошел отлично. Помню, весь ночной кросс по пустыне тащил за спиной пуд ленточного пулемета «МАГ». Пятьдесят два километра тащил по бездорожью. Все в общем нормально было, только на каждую обычную черноту-негатив реагировал Нафтали так, будто до того и не знал, что этот негатив в мире – дело обычное.

1

В израильской армии – курс молодого бойца.

Доходило до полной ерунды. Вот, например, отдают ему приказ вполне нормальным тоном, а он и говорит офицеру:

– Не надо на меня кричать, убедительно тебя прошу.

Один раз пошли мы на дискотеку, а там он одной девчонке понравился очень. Ее Риной звали. Так мне потом эта Рина и говорит:

– Твой приятель, он что – сумасшедший?

– Это, – спрашиваю, – почему ты так решила?

– А он мне сказал, что поцеловать меня не может, потому что не испытывает ко мне чувства любви.

Помню, в Ливане он, в плечо раненный, рану скрыл и в вертолет забрался последним, да еще другим помогал. Я тогда удивился и спросил, чего это он скромничает, а Нафтали ответил, что он и раненый – сильнее многих здоровых. Это было правдой. Таким он был силачом, при всем своем тепличном воспитании. Я таких редко встречал. В общем лежит этот амбал, не спит, а рыдает, как девочка.

– Ты чего? – спрашиваю. Сразу замолчал, только, помолчав, вздохнул тяжко. Тогда я вылез из мешка спального. Холодина была, дождь на улице хлестал. Очень, помню, не хотелось вылезать. Прошлепал к лежанке Нафтали, сел рядом. – Болит чего? – спрашиваю.

– Нет… Иди спать, – отвечает.

– А чего плакал?

– Тебе показалось.

Ну не хочет человек откровенничать – его право. Я встал, но тут Нафтали и говорит:

– У меня кошелек украли.

– С документами? – спрашиваю.

– Там все было.

– И деньги?

– Пятьдесят шекелей.

– Ладно, переживешь, – говорю. – Только в полицию сообщить надо и в банк.

– Ты ничего не понимаешь, – снова всхлипывает Нафтали. – Не в деньгах дело и документах.

– А в чем еще?

– Я его подвез. Он тоже солдат. Такой парень хороший. Так говорил хорошо. Мы с ним за час подружились. Он вышел на перекрестке, а я потом ищу кошелек – и нет его. Он между нами лежал. Он всегда там лежит.

Дело в том, что у Нафтали своя роскошная машина. Он на ней домой ездит, в Тель-Авив. Всех всегда возит и на обратном пути таких же, как он, солдатиков подсаживает.

– Ты проверял, – говорю я. – Может, кошелек дома забыл?

– Все перерыли – Нафтали даже из мешка вылез до пояса и сел. – Понимаешь, такое у того парнишки лицо хорошее было и улыбка. Он мне сказал, что у него сестра есть – красавица, и он хочет свою сестру со мной познакомить, потому что я ему тоже очень и сразу понравился.