Рассказы о Сашке
Шрифт:
Диалог Володи с почтенным Петром Семёновичем-Сергеевичем также не дал осмысленных результатов. Во-первых, тот не знал и не помнил: каким он был по счету мужем Таисьи Викторовны – пятым, вторым или, на самом деле, третьим, а во-вторых, с нескрываемой гордостью считал, что безусловно приходится не слишком разговорчивой Татьяне и отчимом, и отцом. Володю это просто бесило! Он хотел в сердцах сказать Петру Семёновичу-Сергеевичу, что безостановочное употребление твёрдого бретонского чая плюс покачивание нон-стоп кривой, обезображенной головой не могут быть панацеей от бездонных бытийных проблем. Не могут, не могут! И никогда, чёрт подери, не могли!
Просчитать в полной мере степень кровосмесительности противоестественного родства у Володи не получалось, потому что ни Пётр Семёнович-Сергеевич, ни Таисья Викторовна, и уж ни Татьяна-Марина, безмятежно плавающая по-своему молчаливому морю, – никто, совсем никто, ни де-факто, ни де-юре не мог разрешить его
– Вот только инцеста мне не хватало! – уныло говорил сам себе Володя. – Вот только инцеста… Вот только инцеста…
Где-то в горящем пригороде звучала музыка, нечто среднее между BEATLES, CREAM, SLADE и BIORK. Индифферентно наступал вечер. Вроде хотелось есть. Только вот толку ни от музыки, которую он больше не любил, чем любил, ни от безликого осенне-летнего вечера, ни от не менее безликого предстоящего ужина – сырые чилийские сардельки, варёный польский лук, толчёный китайский хлеб, немецкий жёлтый чай и красная украинская соль – не было никакого. Володя понял, что впервые, пожалуй, он завидует Сашке, который в конце мая умер совсем молодым.
ЯКОБСЕН LIFE 1
Однажды поздней осенью высшие и средние полицейские чины – вице-полковник, экстра-генерал, обер-сержант и прочие, поручили дознавателю Якобсену выяснить, таким ли уж молодым был Сашка. Который, как принято было считать, умер весной совсем молодым. Проблема заключалась не только в том, что по мнению многих людей, в частности, женщин разного возраста, покойный Сашка был не так уж и молод; кстати, такого типа информация просочилась и в прожорливо-бесприципные сферы масс-медиа. Это – во-первых. Вторым же аспектом, побудившим высшие – средние чины приступить к дознанию, стало ничуть не лишённое реальных оснований предположение о возможном негативном воздействии некоторых иерархических структур на отдельных индивидуумов. Было, было тут чем заняться.
Дознаватель Якобсен с решительным рвением взялся выполнять порученное ему задание. Он был не молод и не стар, работу свою любил, получал немного, однако денег попусту не расходовал. Экономил. Копил. Накопленное тратил, в основном, на лекарства, потому что часто болел. За последние годы Якобсен перенёс туляремию, желудочный грипп, гнойный гайморит, бруцеллёз, стоматит-прим с осложнением, а из острых и респираторных он практически не вылезал. Ещё где-то он умудрился подцепить так называемую «южную гонорею», хотя с женщинами общался редко, разве что только по производственной необходимости. Многие считали, что, судя по фамилии, Якобсен немец по национальности или швед, или эстонец, или, в крайнем случае, еврей. Они ошибались. Якобсен был португальцем. Женщины, об этом узнававшие, отчего-то иногда дико возбуждались, и порою хотели немедленно вступить с ним в похотливую интимную связь. Где угодно. Когда угодно. Так было, например, с начальницей отдела кадров полицейского офиса, где служил Якобсен, и ему с трудом удалось удрать из её кабинета, стены которого были густо увешаны репродукциями Левитана, открытками Сергеева и порнографическими постерами.
Дознание Якобсена продвигалось медленно. С трудом. Все действующие лица, с которыми он встречался, ничего полезного и значительного не могли ему сообщить. Или просто не хотели? Тем не менее, Якобсен не унывал и продолжал свой нелёгкий, в чем-то даже опасный труд. Да, нелегко было. Но он хорошо помнил накрепко заученную ещё с детских юных лет пословицу – «Не так живи, как хочется» – и работал. Жалко было только, что приближались его законные отпускные пять дней и отказываться от отпуска, как на протяжении предыдущих семнадцати лет, ему теперь не хотелось; Якобсен планировал во время отпуска подлечиться немного, пройти короткий, экстремальный и насыщенный курс локальной терапии, дабы окончательно избавиться от последствий венозной гематомы на правом бедре. Он собирался поехать в Бейстегуи. Там, в тёплом зарубежном городе, в столице Страны Грёз, очень качественно и круто было налажено медицинское дело, недаром ведь в уютных пансионатах Бейстегуи и окрестностей постоянно лечилось примерно около трёх миллионов человек из разных стран Земли.
Только вот поездка туда, похоже, и вовсе ему не светила. Ничего не поделаешь, работа. Якобсен уж встречался с Володей, но тот был мало расположен к разговорам о своем брате Сашке, который умер совсем молодым. Ничего полезного Володя не сообщил. Беседовал Якобсен и с Володиной женой Татьяной-Мариной, только она почти всё время молчала. Её отец-отчим Пётр Семёнович-Сергеевич,
напротив, с воодушевлением и энтузиазмом отреагировал было на якобсеновское предложение о столь важном для дознания диалоге, однако ему неожиданно привезли накануне немаленькое количество новейшего сорта твёрдого бретонского чая, и он во время встречи с Якобсеном ухитрился выпить около четырнадцати с половиной стаканов этого – как он уверял, крайне полезного и вкуснейшего напитка, – а до всего остального ему, похоже, и вовсе дела не было. Ну да, разумеется, Пётр Семёнович-Сергеевич ещё беспрестанно покачивал во время встречи с Якобсеном своей кривой, обезображенной головой. Процессу дознания это помочь не могло. Другие ещё были другие встречи и беседы: с медсестрой Дельфией, с Романом Майсурадзе – хозяином ковра-самолёта, на котором Володя и его брат Сашка, который умер совсем молодым, иногда летали над городом, с изящной полуодетой леди Сильвией, и даже с незнакомой юной девушкой, частично отдавшейся Сашке в грузовом лифте. Ещё с кем-то. Ещё вроде бы с кем-то. Но всё равно, поезд дознания шёл куда-то не туда. Вернее, он вообще никуда не шёл.ЯКОБСЕН LIFE 2
Едва ли не самой важной, и уж точно более чем значимой, должна была стать встреча дознавателя Якобсена с Таисьей Викторовной, матерью Сашки, который умер в конце мая совсем молодым. Встретились они. Сначала Таисья Викторовна долго переодевалась, причём в гостиной, на глазах у изумлённого и шокированного Якобсена. Она натягивала колготки, примеряла различные лифчики и даже спросила у него, смеясь, какой из них он советует ей надеть сейчас. Якобсен не знал, в самом дел не знал. Ему очень давно не доводилось видеть раздетых женщин, разве что на пляже, куда иногда приводила его витиеватая тропа дознавательской работы. Таисья Викторовна угостила Якобсена чаем, правда не твёрдым бретонским, а обычным, не очень вкусным, названным в честь какой-то мёртвой индийской принцессы, и они начали разговаривать о Сашке. В первую очередь, о том, сколько же ему было лет, когда он умер совсем молодым. Таисья Викторовна – она предложила Якобсену называть её просто Тасей – сказала, что точную дату Сашкиного рождения она не помнит, да и не знала её толком никогда, а что ей, Тасе, нет и сорока. Якобсен удивился. Получалось, что ежели Тасе (то есть, Таисье Викторовне; Якобсен не любил, терпеть не мог излишне фамильярного обращения) сейчас в самом деле лет тридцать семь-тридцать девять, то тогда Сашке, который умер совсем молодым, было в момент преждевременной его кончины не больше двадцати. А может быть, даже и не больше шестнадцати-семнадцати. Или девятнадцати. Тем не менее, все эти возрастные вариации запросто соответствовали характеристике «совсем молодой».
Сам же Якобсен был не стар и не молод, но постарше Таисьи Викторовны. Он хотел было спросить у неё о возрасте отца Сашки, однако тут она стала раскладывать на полу многочисленные рулоны с превосходными болгарскими обоями, сделанными вроде бы или из тёмного целлофана или из старой змеиной кожи. Якобсен прикинул: она сказала, что уже тридцать лет подряд в свободное от основной работы время занимается коллекционированием болгарских обоев, то, стало быть…
Нет, не складывалось! Пусть сейчас Таисье Викторовне около сорока лет – тридцать пять, тридцать восемь, неважно сколько, но тогда получалось, что собирать обои она стала, будучи маленькой девочкой, учащейся начальных классов. Кем же она могла в то время работать? Где? И кем, и где она работает сейчас? Неужели её основная работа не изменилась за тридцать долгих лет?
Забегая на несколько стадий вперёд, нельзя не заметить, что Тася не имела ни малейшего представления о португальском генезисе Якобсена. В отличии от тех женщин, с которыми он иногда пересекался на своей нелёгкой дознавательской службе. Нет, Таисья Викторовна ничего не знала об этом. Поэтому, несмотря на остро эротизированную примерку разнообразных лифчиков, она не возбудилась и отнюдь не намеревалась вступить с Якобсеном в интимную связь где-нибудь здесь, на территории своей просторной, заваленной болгарскими обоями гостиной. Или в других местах и пространствах.
ЯКОБСЕН LIFE 3
Якобсен запутался совершенно. Такого сложного дознания у него никогда ещё не было. Ещё два – два с половиной часа он провел у Таисьи Викторовны, но не продвинулся ни на шаг; Тася шуршала обоями, кокетливо смеялась, а потом резко и даже зло сказала, что ей уже пора идти на работу, и поэтому она решительно не видит никакого смысла в дальнейшей беседе. Что ж, он ушёл. Якобсен был хорошим, опытным, придирчивым дознавателем, но при этом совершенно неискушённым и по-детски наивным в тонких, извилистых вопросах плотского взаимоотношения полов, и к тому же он не имел ни малейшего представления о прелестях и достоинствах болгарских обоев.