Рассказы о силе (Истории силы)

— Нет. Твой недостаток в поиске подходящих объяснений, соответствующих тебе и твоему миру. Я возражаю именно против твоей рассудочности. Маг тоже объясняет вещи в своем мире, но он не такой твердолобый, как ты.

— Как могу прийти к объяснению магов я?

— Накапливая личную силу. Личная сила заставит тебя соскользнуть в описание магов с огромной легкостью. Но объяснение магов — это не то, что понимаешь под объяснением ты. И все же оно делает мир и его чудеса если не ясными, то, по крайней мере, не столь устрашающими. Именно это должно быть сущностью объяснения. Но это не то, что ты ищешь. Ты ищешь только отражения собственных идей.

Я потерял желание задавать вопросы. Однако улыбка дона Хуана подталкивала к продолжению разговора. Для меня была очень важна еще одна тема — его друг дон Хенаро и то странное воздействие, которое оказывали на меня его поступки. Каждая встреча с ним сопровождалась совершенно неописуемым расстройством всех моих органов чувств. Услышав мой вопрос, дон Хуан рассмеялся.

— Хенаро поразителен, — сказал он. — Но пока нет смысла говорить о нем или о его воздействии на тебя. Для этой темы у тебя еще недостаточно личной силы. Подожди, когда она у тебя будет, тогда и поговорим об этом.

— А если у меня ее не будет никогда?

— Если ее у тебя никогда не будет, значит мы никогда и не поговорим.

— Но когда же она у меня появится при моих-то темпах продвижения?

— Это зависит от тебя. Я дал тебе все необходимые знания. Теперь ты сам отвечаешь за накопление достаточной личной силы, чтобы склонить чашу весов.

— Ты говоришь метафорами, — сказал я. — Скажи лучше прямо, что мне делать. А если ты мне это уже говорил, тогда давай предположим, что я забыл.

Дон Хуан усмехнулся и лег, заложив руки за голову.

— Ты прекрасно знаешь, что тебе нужно, — сказал он. Я ответил, что и мне порой так кажется, но обычно я не уверен в себе.

— Боюсь, что ты путаешь понятия, — сказал он. — Уверенность в себе воина и уверенность в себе обычного человека — это разные вещи. Обычный человек ищет признания в глазах окружающих, называя это уверенностью в себе. Воин ищет безупречности в собственных глазах и называет это смирением. Обычный человек зацеплен за окружающих, а воин зацеплен только за самого себя. Похоже, ты гоняешься за радугой, следуя самоуверенности обычного человека, тогда как ты должен следовать смирению воина. Разница между этими понятиями огромна. Самоуверенность означает, что ты знаешь что-то наверняка; смирение воина — это безупречность в поступках и чувствах.

— Я все время пытаюсь жить по твоим советам, — сказал я. — Может быть, у меня не всегда это получается, но я делаю все, что могу. Можно ли назвать это безупречностью?

— Нет. Ты должен делать нечто большее. Ты должен постоянно выталкивать себя за свои пределы.

— Но ведь это безумие, дон Хуан. На это никто не способен.

— Есть масса естественных для тебя вещей, которые лет десять назад показались бы тебе безумием. Эти вещи не изменились. Изменилось твое представление о себе. Невозможное тогда стало вполне возможным сейчас. Не исключено, что твой полный успех в изменении себя — всего лишь вопрос времени. В этом отношении единственно возможный для воина курс — это действовать неуклонно и безоговорочно. Ты достаточно знаешь о пути воина, чтобы поступать должным образом, но твои старые привычки и распорядки стоят на твоем пути.

Мне показалось, что я понял его.

— Ты считаешь, что записывание — это одна из моих старых привычек, от которых я должен избавиться? Может, мне уничтожить мою новую рукопись?

Вместо ответа он поднялся и посмотрел на край чапараля. Я сказал, что получил много писем от читателей, которые уверяли меня, что нельзя писать о своем ученичестве. Они ссылались на то, что учителя восточных эзотерических учений требуют соблюдения абсолютной тайны.

— Может, эти учителя просто индульгируют [1] в том, что они учителя? — сказал дон Хуан, не глядя на меня. — Я не учитель. Я всего лишь воин. Поэтому я понятия не имею, что чувствует учитель.

1

To indulge — потворствовать, потакать (кому-л. в чем-л.); удовлетворять свои желания, не отказывать себе (в чем-л.). Здесь в смысле — потакать себе. Термины индульгироватьи индульгированиесохранены во всех последующих книгах.

— Дон Хуан, может быть, я действительно напрасно раскрываю некоторые вещи?

— Неважно, что именно человек раскрывает или удерживает при себе, — ответил он. — Что бы мы ни делали и кем бы ни являлись — все это основывается на нашей личной силе. Если ее достаточно, то всего одно сказанное нам слово может изменить нашу жизнь. А если ее мало, то пусть даже будут раскрыты все сокровища мудрости — это ничего нам не даст.

Он понизил голос, словно собираясь поведать мне нечто сокровенное.

— Сейчас я произнесу, пожалуй, самое великое знание, которое только можно выразить в словах, — сказал он. — Посмотрим, что ты сможешь с ним сделать. Знаешь ли ты, что в это мгновение ты окружен вечностью? И что этой вечностью ты можешь воспользоваться, если пожелаешь?

Он выжидающе посмотрел на меня, едва заметными движениями глаз подталкивая к ответу. После длинной паузы я сказал, что не понимаю, о чем идет речь.

— Вон там! Вечность — там! — произнес он, указывая на горизонт. — Или там, — сказал он затем, указав прямо вверх. — А можно сказать, что вечность похожа не это. — И он раскинул руки в стороны, указывая на запад и восток.

Мы посмотрели друг на друга. В его глазах был вопрос.

— Что ты на это скажешь? — требовательно спросил дон Хуан.

Я не знал, что ответить.

— Знаешь ли ты, что можешь навечно расширить себя в любом из указанных мною направлений? — продолжал он. — Знаешь ли ты, что одно мгновение может быть вечностью? Это не загадка; это факт, но только если ты оседлаешь это мгновение и используешь его, чтобы унести с собой свою целостность навсегда и в любом направлении.

Он смотрел на меня.

— У тебя раньше не было этого знания, — сказал он, улыбнувшись. — Теперь я открыл его тебе, но это ничего не меняет. Потому что у тебя не достаточно личной силы для того, что бы ты мог воспользоваться моим откровением. Если бы у тебя было достаточно личной силы, то одних моих слов тебе было бы достаточно для того, чтобы собрать свою целостность и вывести критическую часть ее за границы, в которых она содержится.

Он подошел ко мне и постучал костяшками пальцев по моей груди.

— Вот границы, о которых я говорю, — сказал он. — Можно выйти за них. Мы — это чувство, осознание, заключенное здесь.

Он хлопнул меня по плечам обеими руками, да так, что мои блокнот и карандаш полетели на землю. Дон Хуан наступил на блокнот и, смеясь, смотрел на меня.

Я спросил его, не возражает ли он против моих заметок. Он уверяющим тоном сказал, что нет, и убрал ногу.

— Мы — светящиеся существа, — сказал он, ритмично покачивая головой. — А для светящихся существ значение имеет только личная сила. Но если ты спросишь меня, что такое личная сила, я отвечу, что этого мои объяснения тебе не объяснят.