Рассказы о золоте

— Был пудовым! — вмешался старик Герасим, — у прежних хозяев. А нынче и граммовым не назвать...

— Так вот, хотим мы Гремушку на старое место вернуть. Потому, что в теперешнем русле отыскано золото.

Смотритель Макеев нахмурился.

— Правду ли говоришь?

— Не веришь!

Орлов ухмыльнулся цыганским лицом, блеснул синеватыми белками глаз.

— Разведку надо? — догадался Макеев.

— Здравствуй! — насмешливо протянул старик, — что мы деньги с тебя за работу просим? Если труда своего не жалеем, так значит верно! — сказал, как отрезал. Под упрямым морщинистым носом колыхнулась широкая белая борода.

Макеев замялся.

— Но Пудовый тогда затопит? А там работают...

Орлов захохотал откровенно, ощеривая зубы.

— Тоже артель! По крошечкам собирают.

— Нет, ребята, — решительно встал смотритель, — без общего собрания этого сделать я не могу! Прогнать артель... Да тут такой тарарам пойдет!

— Правда твоя, — неожиданно согласился Герасим и поднялся с места, — рановато заговорили! А когда золотишко покажем, поддержишь?

— Еще бы! — даже растерялся Макеев.

— Ну и ладно. Пойдем, Орлов! — и сунул Макееву свою жесткую, как сушеный карась, ладонь.

Со времени революции Выдринский прииск находился в упадке. Его россыпи считались убогими, а главное золото — взятым. Но кучка людей, прижившихся здесь издавна, упорно копалась на старых отвалах.

— Можно, товарищ смотритель?

В контору вошел синеглазый парень и встал смущенно.

— Василий Кузнецов, — прочел в его документе смотритель, — где раньше работал?

— Бурил на железной руде.

— А в тайгу зачем припожаловал?

— Хочу на золоте поучиться. Кстати, здесь сродственница живет — тетка Варвара.

Макеев вернул Кузнецову ударный билет и сказал:

— Сразу в артель тебя не возьму. Ты нашего дела не знаешь А впрочем, ступай к старику, не пристроит ли он?

Герасим пристроил.

В артель Кузнецова пока не принял, но места указал по берегам Гремушки. Там Василий вместе с Охлопковым, деревенским комсомольцем, также недавно пришедшим на прииск, долбил шурфы.

Речка здесь гнулась дугой. При царизме золотопромышленники отбросили Гремушку в эту излучину, осушив ее настоящее русло, лежавшее рядом за длинным водоразделом. Осушенный участок называли Пудовым разрезом, потому что пудами когда-то из него добывали золото. Теперь истощенный разрез отличался только красно-малиновым цветом почвы.

— Давно ты копаешь? — небрежно спросил Мельгунов и зажег цыгарку.

Кузнецов с любопытством взглянул на него из ямы, в которой стоял по плечи. Улыбнулся застенчиво мальчишескими доверчивыми глазами.

— Вторую неделю...

— И много намыл?

Мельгунов пыхнул дымом крепкой самосадки, сощурился и стал похож на кормленого и хищного кота. Лицо у него было круглое, бритое. Под носом колко торчали усы, а зеленые суженные глаза глядели не мигая.

Кузнецов омрачился. Передвинул с уха на ухо картуз и ответил, вздохнув:

— На четыре целковых...

— Да-а, — протянул Мельгунов, — не густо! Ну что ж, дураков работа любит!

Взмахнул на плечо кайлу и лоток и пошел, не прощаясь, своей дорогой. Шагал прямиком через лужи. А грязь обдавала его только что сшитые плисовые и широкие штаны.

Долго смотрел ему вслед Василий. Вот человек, о котором толкует весь прииск!

Федор Мельгунов работал всегда один и неделями пропадал в тайге. Выдринцев он не любил, а на главного заправилу, Герасима, смотрел с вызывающей насмешкой. Пришел сюда в прошлом году из Забайкалья. Людям он не мешал, но и помощи никому не оказывал. Слыл грубияном, насмешником и самовольным. Но был аккуратнейшим сдатчиком золота и за это, нехотя, дорожил им смотритель.

— Э-эх! — неопределенно крякнул Василий, одел промокшие рукавицы и забыл про Мельгунова.

Уж больно цветисто сегодня горели камни, уж очень манили мечтой о находке.

— А что? — подмигнул он себе, — разве не бывает?

Думал так уже третью неделю. И давно бы остыл от упорной неудачи и от тяжести однообразного труда. Но кайла и лопата в его руках стали терять свою примитивную маломощность. Превращались в орудия, быстро и даже красиво помогавшие делу. Техника незнакомой работы давалась легко, и это увлекало.

Морщился Кузнецов, когда по щекам ударяли брызги земли, улыбался, когда удобно втыкалась кайла, и радостно вскрикивал, отвалив широкий пласт.

Тень упала на шурф, — подошел Герасим.

— Кончай, ударник! — загнусавил он, нагнувшись, — почва!

Плотиком или почвой приискатели называют дно, на котором лежит золотая россыпь.

Герасим загреб в лоток породу и, кряхтя, потащил к ручью. Наступила решительная минута — проба. Подошел Антошка Охлопков. В усталости лицо его сделалось пыльным и серым.

— Ну... и опять нет! — тянул старик, тыкаясь бородой в днище лотка. Василий не удивился. Четыре шурфа пробили они и все понапрасну. Откуда же быть богатству в пятом!

— Придется шестой забивать, — вздохнул Герасим. — Но там-то уж верное место!

Солнце скатилось за горы. Втертыми в небо, золотыми мазками блистали два облачка. Только два над костром заката, одинокие в бездне вечереющего свода.

Герасим давно ушел к своей мельнице, стоявшей на берегу Гремушки, немного ниже места работ. Антошка уплелся домой. Надо было собрать инструмент, и Василий задержался.

Хлюпнула грязь, шел возвращавшийся из тайги Мельгунов. После дня тяжелой работы Василий взглянул на него по-простому, не как на таежную знаменитость.

— Это ты наворочал? — заметил Федька, приостанавливаясь. Покосился на шурф и неожиданно позвал: — Шагаем вместе!

Тогда, не таясь, Василий начал рассказывать о своей работе. Со смехом говорил о пустых шурфах, с ребяческим удальством — о своих успехах. Федьке, видимо, нравилась простота и горячность слов, но он молчал. Жарко и беззаботно взглядывал Кузнецов голубыми глазами.

— Должно быть, всегда так бывает, что на первых порах золота нет?

Федыка слушал, порою фыркал, кривился хищным ртом. А когда подошли они к прииску, Мельгунов остановился и, дыша на Василия кислым запахом перегара, благодушно сказал:

— Дурак ты, мальчишка. Обманул вас старик! Ни один ваш шурф не окончен. Золотишко осталось внизу. Его и возьмет Герасим без вас. — И похлопал Василия по плечу. — Видал-миндал, желторотый?

2

— Так-то, тетка Варвара, — сказал Кузнецов. — Выходит, учиться надо? Неученому и лопата не впрок!