Рассказы разных лет

Но Глебов не склонен был спешить.

— Здесь какой-то подвох, товарищ гвардии подполковник, — сказал он. — Эта стерва недаром предупредила смотрителя никого из немцев не подпускать к гробу. Вы понимаете, в чем дело?

— Отлично понимаю, старшина, и поэтому не тороплюсь. Нужно сейчас же вызвать сюда саперов и посмотреть, что оставили нам фашисты в этом гробу.

— А зачем нам саперы? Ведь я по образованию радист и электрик, а за войну несколько воинских профессий узнал. Саперное дело, особенно по минной линии, изрядно освоил. А ну, Коврижкин, быстро на заставу! Пусть сюда приедут Пантюхов со щупом и Гриць с миноискателем. Вы разрешите, товарищ гвардии подполковник, ему туда и обратно на вашем мотоцикле слетать?

— Разрешаю, — сказал я и, повернувшись к ничего не понимавшему, обеспокоенному смотрителю, спросил его: — Где тут находится фамильный склеп баронов Фогель фон Гогенштейн?

— Прошу прощения, господин офицер, но семья баронов Фогель фон Гогенштейн своего склепа здесь не имеет и, насколько я знаю, хоронит своих усопших только в Берлине, на кладбище Вест-Крейце, где у них действительно имеется фамильный склеп.

— Я так и думал, — сказал я и перевел Глебову слова смотрителя.

Мне было несказанно обидно, что сбежавшие фашисты так легко и просто обманули меня. Ведь что мне стоило, прежде чем выдать это проклятое разрешение, навести справки у бургомистра или даже вызвать в комендатуру кладбищенского смотрителя и вот так же поговорить с ним!

На дороге послышался треск мотоцикла. С заставы приехали Пантюхов и рядовой Гриць, «наиболее прославленный в части минер», как отрекомендовал его старшина.

Мы двинулись к сторожке, в которой стоял оставленный немцами гроб. Смотритель Крафт, ничего, видимо, не подозревавший, открыв двери сторожки, хотел было взяться за гроб, чтобы помочь вынести его наружу, но я удержал его:

— Не надо. Стойте в стороне, а еще лучше, если не хотите взлететь на воздух, отойдите отсюда подальше.

Крафт побледнел, схватился за сердце и испуганно поспешил вон из сторожки. Глебов и Гриць обошли гроб вокруг, внимательно присматриваясь к нему.

— А ну, раскройте пошире двери, — вдруг сказал Гриць, — и окна тоже, а то свету мало…

Солдаты распахнули двери. Яркий свет ворвался в помещение. Нарядный глазетовый гроб с золотыми цветами и серебряными позументами заиграл в лучах солнца.

— Вишь, дьяволы, сколько цветов да ленточек навезли с собой! — сказал минер, указывая на букеты и венок, лежавшие на дубовой крышке гроба.

Глебов взял в руки миноискатель и, повернувшись ко мне, негромко проговорил:

— Товарищ гвардии подполковник, прошу вас и всех остальных удалиться.

Отойдя в сторону, мы прилегли за каменный памятник и оттуда стали наблюдать за работой Глебова и его друга, знаменитого минера Гриця. Они осторожно походили вокруг гроба, отойдя в сторону, посовещались и снова подошли к нему. На этот раз Глебов, жестикулируя, стал в чем-то убеждать минера, на что тот коротко и энергично покачал головой. Наконец старшина сердито махнул рукой и, подняв свой миноискатель, уже собирался обследовать им гроб, но Гриць с несвойственной для него быстротой схватил за руку и оттащил в сторону старшину. В свою очередь он стал что-то говорить Глебову, размахивая рукой. Потом оба замолчали, отошли к сарайчику и, присев на корточки, закурили. Было ясно, что минер сумел в чем-то убедить старшину. Сделав несколько затяжек и швырнув на пол папиросу, Глебов повернулся и пошел к нам. Минер не спеша вернулся к гробу и в раздумье остановился перед ним.

— Прогнал меня оттуда. Зачем, говорит, погибать вдвоем, — сказал старшина и присел рядом со мной. — Эти проклятые фрицы заложили там мину с двойным, а может, и тройным сюрпризом. Уж ежели Гриць сказал, так это верно.

Минер все в той же позе стоял над гробом. Затем, не спеша и не отводя глаз от крышки, свернул козью ножку и, закурив ее, снова обошел гроб. Подолгу затягиваясь, он все разглядывал что-то, нагибаясь и как бы прислушиваясь к чему-то.

Вдруг минер опустился на колени и достал из кармана пилку и буравчик. Что он делал с ними, нам не было видно, но раза три он останавливался, поворачивая к нам свое вспотевшее лицо и молча покачивая головой. Наконец он осторожно просунул руку в проделанное им отверстие и нескончаемо долго шарил внутри рукой. Тут я вспомнил афоризм одного майора контрразведки: «У знаменитого картежного игрока, талантливого скрипача и настоящего минера должно быть до болезненности тонкое осязание, так сказать, интеллигентность в пальцах, иначе им надо бросать свое дело». Видимо, Гриць, долго шаривший в гробу, призывал себе на помощь всю чуткость своего осязания. Наконец он осторожно вытащил руку и, повернувшись к нам, кинул к дверям какую-то круглую свинцовую гайку.

— Капсюль, — тихо сказал Глебов, подбирая ее. — Теперь пойдет дело. Золотые руки у парня.

Но минер опять зашагал вокруг гроба, потом присел возле него, подумал, прислушался, вновь поднялся и минут пять неподвижно простоял на месте, напряженно вглядываясь в гроб.

— Да что он там, до ночи, что ли, копаться будет! — с досадой сказал один из солдат.

— Молчи! Ежели Гриць задумался, значит, дело серьезное. Минеру торопиться некуда — кругом смерть, — наставительно сказал старшина и, сложив рупором руки, крикнул: — Сеня, идти, что ли, на помощь?

Но минер не ответил, простоял еще с полминуты, повернулся и решительно пошел к нам.

— Ничего не выйдет, товарищ гвардии подполковник, надо рвать! У них там мина-недотрога двойного действия заложена, да, кажется, еще с камуфлетом. Никак не разберусь в системе, — сердито сказал он.

— Ну что же, рвать так рвать. Что нужно для этого?

— Можно расстрелять, но лучше всего подорвать веревкой. Прикажите вашему немцу принести веревку метров на пятьдесят. Мы сейчас здесь такой салют устроим, аж все покойнички из могил повыскакивают.

Я объяснил смотрителю, что нам требуется, и немец принес из дому два круга веревок. Связав их вместе, минер пошей в сарай и, привязав один конец за ручку гроба, вернулся обратно.

— А теперь, товарищ гвардии подполковник, и вы, ребята, за тот памятник, а то как бы осколками не зашибло.

Мы залезли за большой гранитный, обложенный черным мрамором памятник. Странное дело, здесь были все люди обстрелянные, не раз видавшие смерть, но сейчас все нервничали. Глебов, этот мужественный человек, быстро чиркал спичку за спичкой, закуривая папиросу. Автоматчик, сидевший возле меня, вынул из кармана сухарь и медленно грыз его, устремив напряженно раскрытые глаза на сарай. Себя я поймал на том, что читал и перечитывал золотые, слегка выцветшие буквы, выбитые на мраморе памятника:

«Полковник Иоганн фон Мюллер, погиб за родину и кайзера в бою с русскими под Варшавой 9 мая 1915 года. Мир дорогому праху. Верная жена Гретта фон Мюллер».

— Все готово, товарищ гвардии подполковник, разрешите потревожить покойников? — раздался возле меня голос Гриця.

— Давай, — сказал я.

Гриць дернул за веревку. Раздался тяжелый, двойной удар, и туча сизого дыма взлетела над сараем. Обломки бревен, доски, комья земли со свистом и воем разлетелись во все стороны, рикошетируя по крестам и каменным строениям кладбища. Потом все стихло, но дым не расходился, медленно оседая на землю.

— Готово. Сеанс окончен. На следующий — билеты не действительны, — сказал старшина, поднимаясь с коленей и хлопая до плечу лежавшего ничком, посеревшего от страха смотрителя.

На месте сарая осталась куча щебня. Встревоженные птицы носились над кладбищем.

Полковник, ожидавший меня к завтраку, поделился со мной Новостями.

Конечно, бароны фон Гогенштейны никогда не жили на улице Альберты-Луизы. Бургомистр, посетивший в мое отсутствие коменданта, сообщил, что члены семьи Гогенштейнов вообще редко бывали в Шагарте; лишь иногда кто-нибудь из них приезжал сюда по делам поместья, расположенного в десяти километрах от города.