Рассказы разных лет

— Гости? Какие?

— Корреспонденты московских и американских газет. Кроме того, вы, кажется, хотели о чем-то переговорить со мной. Когда вы сможете это сделать?

— Да, я хотел бы продолжить начатый разговор.

— Это о картине?

— Да, о картине и о… вас.

— Хорошо, я зайду к вам вечером.

— Лучше завтра, так как сегодня я буду занят целый вечер.

— Хорошо, — просто сказала переводчица.

Когда она сходила по лестнице, я невольно залюбовался ею, так хороша была ее стройная фигура.

«Кажется, и я не свожу глаз», — подумал я и придвинул к себе записи допроса.

В 18.25 мы с лейтенантом Ваней долго вызывали фашистский центр. Но напрасно лейтенант настойчиво выстукивал позывные. Никто не отвечал.

— Молчат, — говорил он, снова и снова принимаясь за свой ключ.

Но эфир безмолвствовал. Я был удивлен, так как знал, что станция помехи надежно заглушила истерический крик Циммермана, когда мы врывались к нему. Но почему же они не отвечают?

— Так как, товарищ гвардии подполковник, продолжать вызывать или не надо? — поворачиваясь ко мве, спросил Ваня.

— Попробуем еще несколько минут.

Бесплодно просидев до 19 часов, мы поднялись с мест.

Лейтенант остался дежурить у аппарата.

Корреспондентов было трое — Миронов, Запольский, Рудин. Их сопровождал фотокор Володя. Все четверо были сотрудниками двух московских газет. Это были молодые, жизнерадостные люди, начавшие войну в июне сорок первого года и с тех пор бродившие по фронтам и побывавшие решительно всюду, от подмосковного фронта до наших передовых позиций на Одере. Только фотокор Володя был еще новичком, всего год назад начавшим свою фронтовую работу.

Вместе с ними прилетел и корреспондент влиятельной американской газеты Першинг. Американец с первой же минуты произвел на всех благоприятное впечатление. Это был человек лет сорока, с молодцеватой выправкой, веселый, подвижный и общительный. Он прекрасно говорил по-русски, в Москве был дважды, бывал во Франции, на Кубе и Яве, хорошо знал персидский и турецкий языки, проведя в Иране и Стамбуле около трех лет.

Особенно он понравился Глебову, с которым уже успел где-то выпить по кружке пива и сыграть две партии в шашки.

— Здорово играет. Оба раза мою дамку запер, — похвалил его старшина.

К немцам Першинг питал какую-то исключительную антипатию и говорил о них с презрением и злостью.

— Я достаточно навидался этих «сверхчеловеков», когда бродил по свету, особенно же имел удовольствие видеть их в Турции незадолго до подлого нападения на Россию. Немцы — это убийцы, это сборище негодяев, почему-то именующееся народом.

— Зачем же так несправедливо? — возразил я. — Есть ведь разные немцы, не все же они фашисты, не вес убийцы. В Германии был и остается рабочий класс, крестьянство, коммунисты.

— Не знаю, — вздохнул Першинг, — может быть, но пока они не переменятся, я ненавижу их всех. Пока не кончится война, пока не будут уничтожены Гитлер и фашизм, я не могу питать иных чувств к этой проклятой стране.

Я поместил гостей в четвертом этаже комендантского дома, отведя им три комнаты. Американец попросил отдельную комнату, предупредив, что будет работать и, может быть, запоздает к обеду.

Миронов и Запольский, забрав с собой с моего разрешения старшину, пошли побродить по городу. Рудин и фотокор Володя, заперев ванную и задрапировав все окна, стали проявлять свои снимки, американец стучал на машинке.

У меня сидел Насс, принесший списки иностранцев, проживавших здесь при гитлеровском режиме и так или иначе связанных с нацистами. Я внимательно просматривал списки, делая отметки в своей записной книжке. Мне надо было прощупать все подозрительные места, всех людей, которые в первую очередь могли быть связаны с так неожиданно появившейся в городке оперативной шпионской группой. В списке были и болгарские студенты, и австрийские дельцы, и сербские комитаджи, и французские молодые дворянчики из «королевских молодчиков», обучавшихся в фашистских школах какому-то «новогерманскому праву». Список был невелик. Шестьдесят девять человек значилось в нем, но очень могло быть, что именно тут и находился кто-либо из верных помощников С-41 и С-50.

В дверь постучали. Я прикрыл список книгой и сказал:

— Войдите.

В комнату вошел американский гость. Он приветливо улыбнулся мне, кивнув головой Нассу.

— Это помощник бургомистра нашего города, познакомьтесь. Социалист, просидевший в тюрьмах при Гитлере около пяти лет, — представил я Насса.

— А, опора, актив, как говорите вы, русские. Что ж, это нужные люди. На них лучше всего опираться в этой стране, — по-русски ответил Першинг.

Насс поднялся и вежливо поклонился корреспонденту. Першинг тряхнул его руку и по-немецки заговорил с ним.

— Вы знаете и немецкий? — спросил я.

— О-о! Я знаю и португальский, и даже баскский язык. Ведь мы, газетчики, передовой народ, и чем больше мы знаем, тем дороже нас ценят наши издатели, — отсмеялся Першинг и, открывая портсигар, протянул его Нассу.

— Благодарю вас, сэр, я не курю, — сказал Насс.

— А я курю с девятилетнего возраста, — закуривая свою сигару, сказал Першинг. — Какого только зелья не перепробовал за свою бродячую жизнь! И опиум, и гашиш, и табаки — от виргинского до черного крутого африканского «потами». Жевал и бетель, пил пряный сок негритянского «тура-кива» — и здоров, как бык. А вы, господин помощник бургомистра, местный житель или только приехали сюда? — неожиданно, без всякой связи с ранее сказанным спросил американец.

— Я до войны довольно долго жил в Шагарте, — ответил Насс.

— Любопытно. Значит, вы позволите мне, скажем, вечером или завтра порасспросить вас о городке? Он очень любопытен, такой, я бы сказал, игрушечный, тихий, как бы забытый и людьми и богом городишко. В таком хорошо отдохнуть хотя бы неделю-другую после всех треволнений войны, не правда ли? — обращаясь ко мне, закончил Першинг.

— Да, конечно. Здесь тихо, фронт далеко, самолеты противника здесь не появляются. Главные коммуникации в стороне.

— И правильно, кому нужен этот заброшенный городок! Разве только нам, корреспондентам, отдохнуть денек-другой, помыться, отоспаться и написать здесь хорошую, обстоятельную корреспонденцию. Ба-а! — вдруг щелкнув себя по лбу, расхохотался Першинг. — А ведь это идея! Честное слово, это гениальная мысль!.. Вместо того чтобы писать друг на друга похожие, стереотипные батальные очерки о том, как наши союзники, храбрые русские солдаты, без удержу гонят фашистские орды, взять да и написать на контрастах фронта и тыла одну-две статьи о тихом городке, чудом уцелевшем от войны и в течение недели ставшем под строгим, но справедливым контролем русских образцом будущей, истинно демократической Германии.