Рассказы старого матроса

Гарпун описал в воздухе дугу и глубоко засел в кита.

Я опомниться не успел, как кит помчался среди льдов, и канат начал развертываться с неимоверной быстротой. С других лодок полетели еще три гарпуна, и из них только один не попал в цель. Вне себя от боли и испуга кит несся, увлекая за собой лодки.

В течение восьми минут мы развернули полтора километра каната. Один из гарпунщиков ухитрился привязать свой канат к выступу огромной льдины.

Он думал таким образом остановить кита. Куда тут! Канат лопнул, как нитка, а кит ринулся на льдины и переломал их, как стекло.

Затем он нырнул.

Мы продолжали, затаив дыхание, развертывать канаты, зная, что кит долго не может просидеть в воде. Ему нужен воздух.

На поверхности моря остался кровавый след. Очевидно, гарпун задел кита за живое.

Теперь весь вопрос был в том, где появится кит. С судна между тем спустили еще несколько лодок с гарпунщиками. Персон вдруг заорал:

— Вот к той глыбе!

Не знаю, каким чутьем он угадал, что кит вынырнет именно у той глыбы. Но он не ошибся.

Кит вынырнул прямо среди всех лодок, и гарпуны полетели в него со всех сторон.

Несчастный кит, видно, не ожидал такого угощения. Он как-то оцепенел на мгновенье, а когда снова помчался, то напоминал уже не экспресс, а товарный поезд. Канат теперь уже можно было не поливать.

Кит потерял слишком много крови и скоро издох.

В тот раз мы дешево отделались.

Это была моя первая охота на кита. Потом я сам несколько раз швырял гарпун и ловко попадал, да этот способ скоро оставили. Изобрели особую пушку, которая палит в кита гарпуном с гранатой на конце. Эта граната взрывается в теле кита и наносит ему ужасную рану. Рукой так не кинешь. Да и прицеливаться можно куда лучше. При этом раненый кит редко держится очень долго. Обычно канат не бывает длиннее трех-четырех километров. Лодок не спускают, а охотятся прямо с парохода... Эх! Тут припоминается мне один скверный случай. Правда, таких случаев на море бывает немало, а всегда потом остается какое-то неприятное ощущение, вроде тошноты.

Я тогда работал на китобойном судне «Гренландия».

Хозяин судна был некий Ван-Гуль. Скупердяй — голландец.

Бывало, как увидит кита, так весь и зарумянится. Ну, да и то сказать, барыши он имел с них немалые. Хватало детишкам на молочишко. Главный китолов у нас был Жак Ламуль. Глаз у него был б о ек — просто ястребиный. Никогда не давал промаха из своей пушки.

Плавали мы, плавали — никаких китов.

Ван-Гуль совсем осовел и положил награду тому, кто заметит кита. Мы поочереди сидели в боченке. Случилось как раз, что во время моего дежурства забил на океане фонтанчик.

Я нагнулся вниз и закричал:

— Кит!

И указал направление — зюд-ост, кажется... Ну, да не в этом дело. Мы немедленно пошли на всех парах к намеченному пункту. Пушку зарядили, положили гарпун, и Жак Ламуль приготовился к выстрелу.

Смотрим, кит играет себе в воде, радуясь солнышку, ни дать, ни взять, словно огромный котенок.

Мы подошли к нему на расстоянии двухсот метров.

И вдруг в тот самый миг, когда Ламуль собирался палить, кит нырнул и исчез под водой.

Ван-Гуль так и затрясся от досады.

С полчаса ничего не было видно на поверхности океана. И вдруг мы слышим какой-то шум, и кит появляется в каких-нибудь тридцати метрах от парохода.

Пушка выпалила, и гарпун глубоко вонзился в тело кита, который мгновенно ринулся удирать.

Канат зашипел, развертываясь, и в то же время я услыхал, как вскрикнул Ламуль.

Он стоял, прижавшись к борту, и вследствие неожиданного поворота кита очутился между бортом и канатом. Канат приближался к нему с такой быстротой, что он не мог убежать.

— Рубите канат! — крикнул кто-то из матросов, а другой бросился к веревке с топором в руках.

От волнения забыли даже поливать канат, и он задымился.

Но когда матрос замахнулся топором, Ван-Гуль завопил:

— Не сметь рубить!

Топор замер в воздухе, и в то же время раздался ужасающий крик: Ламуль лежал на палубе в луже крови. Канат прижал его к борту и содрал всю кожу и мясо с его ног, как острый нож срезает ломоть сыра. Матрос, у которого в руке был топор, оглянулся на Ван-Гуля, и мы думали, что он раскроит ему череп. По правде сказать, никто не пожалел бы об этом. Но тогда еще матросы были здорово подтянуты. Охота продолжалась, несмотря на злобные взгляды, кидаемые на Ван-Гуля. Ламуль умер от потери крови через час или через полтора...

А через два часа издох и кит. Кит был матерой. Если бы матрос перерезал канат, Ван-Гуль потерял бы несколько тысяч франков. С его точки зрения ноги Ламуля стоили много меньше. Ну, да что толковать! Мало ли нашего брата погибло ради кармана всяких Ван-Гулей!

А какая противная работа распластывать кита! Мертвого кита на буксире отводят в какую-нибудь ближайшую верфь и там потрошат со всеми удобствами. Кита от головы до хвоста разрезают на полосы длинными и широкими ножами. Потом один из рыбаков топором прокладывает себе дорогу во внутренности кита. Мне раз пришлось заниматься этим милым делом. Когда я залез киту в живот, то чуть было не задохся от вони. Там я рубил топором направо и налево, перешибая кости, чтобы помочь товарищам снимать мясо.

Когда я вылез оттуда, я, говорят, был похож на могильного червя. Мне пришлось мыться в десяти водах, и все-таки от меня потом не очень вкусно попахивало.

А свежее китовое мясо мы, помню, ели с большим удовольствием. Ведь едят же в Африке слонов, чорт возьми!

Только нужно сказать, что китов теперь становится все меньше и меньше. Господа Ван-Гули скоро загонят их к самому полюсу.

Меня, признаться, никогда не тянуло стать заправским китоловом, а после случая с Ламулем я и вовсе забросил это дело.

— А на что идет китовый жир? — спросил Жозеф.

— Раньше шел на освещение, а теперь на смазку машин... Так, говорите, солнце рано зашло? Ничего, взойдет опять...

— Если бы я был на месте того моряка, — сказал Жозеф, — я бы не послушался хозяина и все-таки перерубил бы канат.

Дед усмехнулся.

— Ну, да вы теперь все... революционеры, а нас не так воспитывали... А теперь пора спать... Или мне с вами всю ночь лясы точить?.. По домам, живо!

Чортов остров

С весною мы снова принялись за рыбную ловлю, но с нами уже не было многих наших старых знакомых.

Зато появился один новый рыболов, говоривший по-французски с сильным иностранным акцентом. Сначала он был не очень разговорчив, но потом обошелся.

Мы спросили его, откуда он, — оказалось, из России. Вот мы все удивились! Стали его расспрашивать про волков и медведей. Он смеялся и говорил, что никогда не видал медведей. Потом мы спросили, как он попал во Францию. Выяснилось, что он революционер, что царь хотел сослать его в Сибирь, но что он удрал и приехал во Францию.