Рассказы. Часть 2

Но нам ещё рано на юг. Благословенный и ровный август ещё не пришел, и остается утешаться тем, что эта самая жара, от которой мякнет асфальт и душа задыхается в каменных стенах – эта же самая жара заботливо греет, кипятит для нас воду ласкового моря.

Канун

Итак, приходит долгожданная неделя, а потом и день – тот самый последний день перед отпуском, когда наручные часы умирают и стрелки намертво приклеиваются к циферблату. Мыслями ты уже там, среди перемешавшейся между собой синевы моря и неба. Как невыносимо и вместе с тем блаженно ощущение истекающих последних минут! И после того, как бесконечный рабочий день всё-таки окончен, наступает какое-то легкое и приятное ошеломление: вот оно! Дождались!

Наконец-то.

Хлопоты

Да, маленькое отвлечение. Хлопоты и сборы в дорогу – вещь приятная, но утомительная. Самый главный и основной вопрос – билеты.

Нет, не так просто – билеты, а Билеты. БИЛЕТЫ. БИЛЕТЫ!!!

Человеку, в летнее время пытавшемуся достать (я намеренно не пишу – купить) билеты в южном направлении – не забывай, мы говорим о восьмидесятых! – этому безымянному герою давно следует поставить на Курском вокзале Москвы памятник. Или на Киевском. И повторить его уменьшенную копию на всех вокзалах бывшего Советского Союза. Я так и вижу его – на Бережковской набережной стоит бронзовая фигура с пузатым чемоданом в руке, в помятой шляпе, с накинутым на руку плащом (это проклятое наше «на всякий случай»), отягощенная дородной супругой и детьми. Но как выразить в металле всю безысходность – "билетов нет" – и надежду на конечную неимоверно трудную победу? Ведь, в общем-то, уезжали практически все: правдами или неправдами, через десятых знакомых, но вожделенные билеты всё же приобретались. Но чего это стоило!

Ночные очереди с записями трёх– и четырёхзначных номеров. Гладкие наглые рожи, пытающиеся влезть без очереди (и обычно им это удаётся). Женский крик и скандалы. Нервотрёпка и сознание бесполезно растрачиваемого времени. Отчаяние. И ожидание, бесконечное томительное ожидание.

И всё-таки я утверждаю – на юг следует ехать, заранее имея билет в оба конца. Только тогда тебе даруется истинная свобода, не омрачённая предвкушением всего этого ужаса.

Поезд

Но вот всё позади. Поезд отходит вечером, и весь день заполнен последними приготовлениями. Собранные вещи стоят в коридоре. В холодильнике томится классическая варёная курица. Чемоданы…

Нет. Не чемоданы! Минимум поклажи: объемная спортивная сумка и пакет с провизией. Всё. Достаточно. Лучше взять денег (где-то в подсознании – мысль о жуликах…), но не отягощать себя. Ведь мы едем отдыхать. Отдыхать!

Как нежен предзакатный август! Как мягок и влажен ветерок после спорого дождя! Как ласково обвевает он тело! Эта прохлада, опустившаяся на Москву, это благословение небес после липкой духоты дня и после очистительного кризиса грозы!

Летние грозы не бывают длинными, и вот уже от горизонта (ну да, знаю, нету в Москве горизонта…) – и все-таки: от горизонта бьет стрелами лучей оранжевое нежаркое солнце. От этого пожаром загораются окна верхних этажей, и пока мы едем по Садовому кольцу, время от времени блики высверкивают нам в глаза праздничной иллюминацией. Город провожает нас солнечным салютом.

Привычный шелест троллейбусных шин. Курский вокзал. Бронзовая фигура вечно спешащего пассажира. Вечная толкучка и неразбериха. Абсолютно неразборчивые объявления. Буфет с холодной едой, безнаказанно употреблять которую человек может только в одном случае – находясь в дороге. Атмосфера пути.

Imagine

Возможно, лучше добираться до Симферополя на самолете. Разительнее контраст. Когда при выходе на трап из искусственного воздуха салона в лицо бьёт горячий ветер, наполненный запахами степи, фруктов и какой-то мимолётной таврической или киммерийской древности (скорее всего, это срабатывает внутренний психологический настрой) – по тебе проходит первая волна освобождения. Эти неуловимые ароматы странным образом соседствуют с запахом отработанного керосина от двигателей. Они окончательно смывают с души прежние заботы, всё ещё неприметным образом висящие на ней.

И всё же, выбираем классический вариант – поезд. Вокзал живёт своей особой жизнью, над которой не властны ни погода, ни время суток. С чувством торжества проходишь мимо так хорошо знакомых непробиваемых очередей (оно, оно, заветное ощущение билета в кармане!), двадцать минут переминаешься в ожидании посадки, и вот уже маневровый локомотив подтаскивает состав к перрону. Неторопливая полная проводница (почему-то в таких поездах проводницы, как правило, пожилые и полные, исключение составляет начальник, их бригадир – чем-то озабоченный мужчина в видавшем виды мундире) – итак, проводница не спеша изнутри открывает дверь тамбура специальным трёхгранным ключом, протирает тряпкой грязно-жёлтые перила (это у них ритуал такой) и наконец нисходит на платформу. Начинается посадка.

И всё-таки по-настоящему отпуск начинается в тот самый долгожданный момент, когда поезд медленно трогается. Скрипят и потрескивают какие-то пружины и металлические части, колёса всё более бойко начинают считать стыки рельс, а ты ждешь, когда после проверки билетов можно будет улечься на свою верхнюю полку. Ты – пассажир. Теперь от тебя ничего не зависит. И целая ночь, и потом еще сутки в твоём распоряжении. Не следует подгонять время – наслаждайся им!

Imagine

Нельзя экономить на билете. Следует брать – по возможности, конечно – не плацкартные и уж ни в коем случае не общие места. Только купе! Конечно, есть вероятность того, что в спутники попадётся дородная матрона с писклявым и капризным отпрыском, и тогда прощай открытое окно (что равнозначно особой медленной казни), свежий воздух и покой. Но точно такова же возможность того, что она очутится в другом купе, и от тебя эту компанию будет отделять несколько переборок. В плацкартном же вагоне эта благословенная вероятность сведена к нулю. Даже один верещащий младенец способен отравить существование всему вагону, а он там будет далеко не один. Окна же в таких вагонах не открываются никогда. Так что вовсе незачем начинать наше путешествие с пытки.

Первые километры

Итак, вновь пользуюсь правом автора. Мы в купе. Никаких орущих и писающихся детей. Никаких пьяниц и надоедливых и приставучих компаньонов. Мы едем к морю.

Вначале поезд лихо набирает ход, но уже через две минуты тормозит, и выбирается из города, что называется, «на полусогнутых». Не знаю, с чем это связано, но происходит так всегда: сперва разгон, как бы для того, чтобы побыстрей убраться с территории вокзала, а затем торможение – ржавое, противное, со скрежетом и каким-то особо гадким шипением, торможение до скорости жёлтого света, когда машинисту ещё разрешено вести состав вперёд, но с ограниченной быстротой и готовностью остановиться в любой момент.

Но как бы там ни было, мы едем. Перед окнами проплывают облупленные стены складов и хранилищ, заборы с идиотскими надписями, мусор, наваленный вдоль полотна (странно, ведь вроде бы санитарная зона…), дома, дома, дома, заводы с перекрученными толстенными трубами, в назначении которых ни один дьявол не разберётся, столбы, провода, пустыри, чахлые кусты и опять какие-то серые стены со слепыми пыльными окошками. Низкое вечернее солнце догорает в них прощальными искрами. Фигура путевой обходчицы с поднятым скатанным в трубочку жёлтым флажком. Опущенный шлагбаум, перед которым скопилось несколько автомобилей. И вновь дома, домики и домишки.