Рассказы. Митря Кокор. Восстание

— У вас что, других дел нет, люди добрые? Пропустите!.. Собрались и глазеете, будто на представление какое!

Марин Стан, считая, что он с унтером в более приятельских отношениях, подошел к нему и принялся доверительно его упрашивать:

— Господин начальник, будьте так добры… Жаль господина учителя, ей-богу, жаль… Вы, ежели захотите, то сможете.

— Ты, Марин, занимайся своими делами и не выводи меня из терпения! — буркнул Боянджиу.

Увидев, что и другие крестьяне настаивают, унтер заторопил Драгоша, который прощался с Флорикой.

— Давайте, господин учитель, давайте!.. И еще я вас очень прошу, будьте в дороге поосторожнее, как бы чего не случилось, а то, если что не так, жандарму приказано стрелять!

— Да вы не беспокойтесь! — улыбнулся Драгош и попрощался с крестьянами, окружившими повозку. — До скорого свидания, люди добрые.

— С богом, с богом! — ответили из толпы.

Лошади тронулись. Драгош больше не оглядывался. Винтовка жандарма предостерегающе покачивалась рядом с ним. Флорина, с мокрым от слез лицом, поплелась посередине улицы за быстро удаляющейся повозкой. Боянджиу облегченно вздохнул, радуясь, что одной заботой стало меньше, и терпеливо пояснил крестьянам, толпившимся возле участка:

— Что ж вы думаете, я это делаю по своему разумению?.. Коли получен сверху приказ, я обязан его исполнить, на то я солдат, а солдат и пикнуть не смеет.

— Оно конечно! — согласился кто-то.

Но люди все еще не расходились, а топтались на дороге, о чем-то толкуя, расспрашивая, советуясь. Вдруг Николае Драгош горестно воскликнул:

— Что ж вы стоите и судачите, как бабы, вместо того чтобы пойти к старому барину и попросить его не обижать ни за что ни про что бедного Никэ… Или вам все равно, что это из-за вас на него барин осерчал…

Крестьяне слушали, кое-кто поддакивал, но большинство молчало. Кто-то пробормотал: «Можем и пойти, не убьет же он нас», — другой буркнул густым басом: «Барину больше делать нечего, только вас слушать», — третий громко спросил Николае Драгоша: «А чего ты сам не идешь, только других подбиваешь?»

— Разве я сказал, что не пойду? — рассвирепел парень. — Думаете, боюсь барина, как вы?

Крестьяне все подходили и подходили. Волнение нарастало. К толпе мужчин, разлившейся по улице от самого жандармского участка до дома бабки Иоаны, примешались женщины и дети. Галдя и препираясь, люди незаметно дошли до усадьбы Мирона Юги. Лука Талабэ завел было речь о том, что в других краях люди не допускают такого над собой измывательства, но тут раздался резкий голос Трифона Гужу:

— Зайдем внутрь, люди добрые, что мы только ругаемся да кудахчем, как бабы!

Все вошли во двор. Стая голубей поднялась в воздух, а куры испуганно разбежались. Двор наполнился людьми. Приказчик Леонте Бумбу с непокрытой головой вышел во двор.

— Что это вы сюда пожаловали всем селом? — удивленно спросил он.

Несколько человек ответили хором. Приказчик почесал в затылке.

— Так барин рассердится…

— Пусть себе, мы и сами сердитые! — взвился над толпой чей-то озлобленный голос.

В эту минуту во двор случайно заглянул Мирон Юга. Наступление весны словно возвратило ему молодость.

— Зачем пришли, мужики? Бумбу, что им здесь нужно?

Марин Стан начал излагать общую просьбу, другие ему поддакивали, пока Юга не понял, в чем дело.

— Ага, значит, арестовали его?.. Отлично сделали… Теперь, думаю, вы тоже возьметесь за ум!

Несколько человек дерзко закричали, требуя освободить учителя. Мирон рассердился:

— Напрасно глотки дерете! Удивляюсь, что вы еще не знаете меня как следует, ведь сколько лет вместе живем. Я-то считал вас порядочными людьми, но вижу, что ошибся. Теперь вот лезете сюда всем скопом, а подрядиться на работу никак не удосужитесь.

— Так не можем мы, барин, работать по-старому, нет уже больше мочи! — крикнул Тоадер Стрымбу. — У меня детишки с голоду мрут, хоть я работал, как вол…

— Значит, не можете? — переспросил Мирон Юга. — Очень хорошо! Сидите дома, бездельничайте и хнычьте!.. А тот, кто трудолюбив и скромен, тот может прожить честным трудом…

— Так ведь никто из нас не сидит без дела, барин, работаем не покладая рук, но вы тоже должны нам помочь!

— Торговаться я ни с кем не собираюсь, а тем более — упрашивать! — сурово отрезал Мирон. — Главное — иметь землю, рабочие руки всегда найдутся! Если не желаете работать, привезем крестьян из Трансильвании!

— Нет уж, барин, чужаки пусть сюда не суются, эти земли мы всегда сами обрабатывали, а не чужаки! — крикнул Трифон Гужу.

— Ты что ж, голодранец, думаешь, я у тебя разрешения спрашивать буду? — возмутился Мирон Юга. — До какой наглости дошли!.. Хватит, разговор окончен! Убирайтесь, чтоб духу вашего здесь не было!

— Нехорошо так, барин! — твердо заявил Лука Талабэ. Ох, нехорошо!

Мирон Юга не двинулся с места, пока двор не опустел, и лишь потом брезгливо приказал:

— Запри ворота, Бумбу!

7

На следующий день, в воскресенье, когда народ выходил из церкви, разнеслась весть, что совсем недавно по селу проскакали два всадника на белых конях с королевским указом. В ожидании новостей люди толпились перед корчмой, на площадке, где всегда плясали хору. Многие придумывали самые невероятные подробности. Игнат Черчел, как бездомный пес, переходил от одной группы к другой, задавая всюду один и тот же вопрос:

— А может, это указ о земле, люди добрые?

Староста, Ион Правилэ, послушал, послушал и насмешливо крикнул:

— Небось эти конники вам во сне померещились!

Никто не засмеялся, а какой-то старик укоризненно заметил:

— Зря насмехаешься, господин староста, над этим не след насмешки строить! Не может быть такого, чтоб беззаконие всегда одолевало, должен пробить и час справедливости.

— Так ведь справедливость, дед, верхом не прискачет! — уже другим голосом пояснил Правилэ.

— Придет как сможет, и слава богу, что идет! — пробормотал старик.

Леонте Орбишор сообщил, что всадников будто бы видела Ангелина, дочь Нистора Мученику. Так ему сказали, он уж не помнит, кто именно. Лупу Кирицою высказал предположение, что так и должно быть, потому что и он много чего наслушался вчера в Питешти, когда отвозил туда учителя.

Спустя некоторое время Василе Зидару привел с собой Ангелину — пусть, мол, сама расскажет, как и что. Но оробевшая женщина никак не решалась говорить перед всем народом, с жадным нетерпением уставившимся на нее.

— Ох, горюшко, я ведь детей-то дома одних оставила…

Староста попытался было допросить ее со всей строгостью.

Ангелина еще пуще испугалась и принялась оправдываться, говоря, что всадников, верно, видели и другие, потому как они не прятались, да и незачем было им это делать.