Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море
Шрифт:
Сестра приоткрыла дверь и сделала мне знак войти. Я последовал за ней в палату. Кэтрин не оглянулась, когда я вошел. Я подошел к постели. Доктор стоял у постели с другой стороны. Кэтрин взглянула на меня и улыбнулась. Я склонился над постелью и заплакал.
— Бедный ты мой, — сказала Кэтрин совсем тихо. Лицо у нее было серое.
— Все хорошо, Кэт, — сказал я. — Скоро все будет совсем хорошо.
— Скоро я умру, — сказала она. Потом помолчала немного и сказала: — Я не хочу.
Я взял ее за руку.
— Не тронь меня, — сказала она. Я выпустил ее руку. Она улыбнулась. — Бедный мой! Трогай сколько хочешь.
— Все будет хорошо, Кэт. Я знаю, что все будет хорошо.
— Я думала
— Хочешь, чтоб я позвал священника или еще кого-нибудь?
— Только тебя, — сказала она. Потом, спустя несколько минут: — Я не боюсь. Я только не хочу.
— Вам нельзя столько разговаривать, — сказал доктор.
— Хорошо, не буду, — сказала Кэтрин.
— Хочешь чего-нибудь, Кэт? Что-нибудь тебе дать?
Кэтрин улыбнулась.
— Нет. — Потом, спустя несколько минут: — Ты не будешь с другой девушкой так, как со мной? Не будешь говорить наших слов? Скажи.
— Никогда.
— Но я хочу, чтоб у тебя были девушки.
— Они мне не нужны.
— Вы слишком много разговариваете, — сказал доктор. — Monsieur Генри придется выйти. Позже он может опять прийти. Вы не умрете. Не говорите глупостей.
— Хорошо, — сказала Кэтрин. — Я буду приходить к тебе по ночам, — сказала она. Ей было очень трудно говорить.
— Пожалуйста, выйдите из палаты, — сказал доктор. — Ей нельзя разговаривать.
Кэтрин подмигнула мне; лицо у нее стало совсем серое.
— Ничего, я побуду в коридоре, — сказал я.
— Ты не огорчайся, милый, — сказала Кэтрин. — Я ни капельки не боюсь. Это только скверная шутка.
— Ты моя дорогая, храбрая девочка.
Я ждал в коридоре за дверью. Я ждал долго. Сестра вышла из палаты и подошла ко мне.
— Madame Генри очень плохо, — сказала она. — Я боюсь за нее.
— Она умерла?
— Нет, но она без сознания.
По-видимому, одно кровотечение следовало за другим. Невозможно было остановить кровь. Я вошел в палату и оставался возле Кэтрин, пока она не умерла. Она больше не приходила в себя, и скоро все кончилось.
В коридоре я обратился к доктору:
— Что-нибудь нужно еще сегодня сделать?
— Нет. Ничего делать не надо. Может быть, проводить вас в отель?
— Нет, благодарю вас. Я еще побуду здесь.
— Я знаю, что тут ничего не скажешь. Не могу выразить…
— Да, — сказал я, — тут ничего не скажешь.
— Спокойной ночи, — сказал он. — Может быть, мне вас все-таки проводить?
— Нет, спасибо.
— Больше ничего нельзя было сделать, — сказал он. — Операция показала…
— Я не хочу говорить об этом, — сказал я.
— Мне бы хотелось проводить вас в отель.
— Нет, благодарю вас.
Он пошел по коридору. Я вернулся к двери палаты.
— Сейчас нельзя, — сказала одна из сестер.
— Можно, — сказал я.
— Нет, еще нельзя.
— Уходите отсюда, — сказал я. — И та тоже.
Но когда я заставил их уйти и закрыл дверь и выключил свет, я понял, что это ни к чему. Это было словно прощание со статуей. Немного погодя я вышел и спустился по лестнице и пошел к себе в отель под дождем.
ПЯТАЯ КОЛОННА [132]
Перевод Е. Калашниковой, В. Топер.
Эта пьеса была написана осенью и в начале зимы 1937 года, когда мы ждали наступления. На этот год намечено было три крупных наступления Центральной армии. Первое, на Брунете, уже состоялось. Оно началось блестяще
и кончилось кровопролитным и ничего не решившим боем, и мы ждали следующего. Мы так и не дождались его; но за это время я написал свою пьесу.132
«Пятая колонна»(«The Fifth Column»). — Пьеса была написана в 1937 году в осажденном Мадриде. По некоторым данным, Хемингуэй во время гражданской войны в Испании помогал республиканской контрразведке. Политические идеи, высказанные им в пьесе, тесно связаны с его знаменитой речью «Писатель и война», произнесенной им 4 июня 1937 года на Втором конгрессе американских писателей, в которой он призывал писателей к борьбе с фашизмом. Об этом, в частности, говорит совпадение реплики героя пьесы Филипа Ролингса «Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок» со словами Хемингуэя в упомянутой речи: «…всякому писателю, захотевшему изучать войну, есть, и долго еще будет, куда поехать. Впереди у нас, по-видимому, много лет необъявленных войн».
«Пятая колонна» была впервые опубликована в сборнике «Пятая колонна и первые сорок девять рассказов». Предисловие было написано для этого сборника. Отдельным изданием пьеса была выпущена в 1940 году в связи с постановкой в Нью-Йорке в театре Гильд Инк.
133
Предисловие было написано для однотомника «The Fifth Column and the First Forty Nine Stories», 1938 («Пятая колонна и первые сорок девять рассказов»), где впервые была опубликована пьеса.
Каждый день нас обстреливали орудия, установленные за Леганес и по склонам горы Гарабитас, и, пока я писал свою пьесу, в отель «Флорида», где мы жили и работали, попало больше тридцати снарядов. Так что если пьеса плохая, то, может быть, именно поэтому. А если пьеса хорошая, то, может быть, эти тридцать снарядов помогли мне написать ее.
Каждый раз, выезжая на фронт, — ближайший пункт фронта находился на расстоянии полутора тысяч ярдов от отеля, — я прятал пьесу в скатанный матрац. Каждый раз, вернувшись и найдя комнату и пьесу в сохранности, я радовался. Пьеса была закончена, переписана и отослана перед самым падением Теруэля.
Я написал ее для сцены, но один режиссер, подписав договор, умер в Калифорнии, куда он уехал подбирать труппу. Другой режиссер подписал договор, но не мог собрать денег на постановку. Перечитав пьесу, я нашел, что, независимо от того, годится она для сцены или нет, она читается хорошо, и потому решил включить ее в эту книгу рассказов. Это тоже рассказ, и он немного приблизит книгу к нашему времени. А впоследствии, может быть, кто-нибудь и поставит ее.
Название пьесы взято из заявления мятежников, сделанного осенью 1936 года, о том, что, кроме четырех колонн, наступающих на Мадрид, они располагают и пятой колонной, находящейся в самом городе и готовой атаковать его защитников с тыла.
Многие из тех, кто входил в эту Пятую колонну, погибли, но нужно помнить, что они были убиты на войне, в которой являлись такими же опасными и упорными врагами, как те, что погибали в рядах остальных четырех колонн.
Четыре колонны, наступавшие на Мадрид, расстреливали своих пленных. В начале войны, когда удавалось захватить людей Пятой колонны внутри города, их тоже расстреливали. Впоследствии их стали предавать суду и приговаривать к нескольким годам тюрьмы, или лагеря, или к смертной казни — в зависимости от совершенных ими преступлений против Республики. Но в начале войны их расстреливали. Они заслуживали этого по закону военного времени, и они были к этому готовы.