Рассказы

– Раз так, - пробормотал, окончательно просыпаясь, Манишевиц, - может быть, он и ангел, почему нет?

Упросил соседку поглядывать на Фанни и иногда смачивать ей губы, натянул проносившееся пальто, схватил палку, кинул несколько центов в автомат метро, получил жетон и поехал в Гарлем. На такой поступок - идти искать, нисколько в него не веря, черного чародея, чтобы он вернул его жену к жизни калеки, - Манишевиц решился только потому, что дошел в горе до края. И пусть у него нет другого пути, зато он пойдет назначенным ему путем.

Он доковылял до "У Беллы", но оказалось, что там сменился хозяин. Пока Манишевиц переводил дух, он разглядел, что сейчас здесь синагога. Ближе к витрине тянулись ряды пустых деревянных скамеек. Дальше помещался ковчег, его нетесаного дерева створки украшали яркие разводы из блесток; ковчег стоял на амвоне, где лежал развернутый священный свиток, - свешивающаяся на цепочке лампочка роняла на него тусклый свет. Вокруг амвона так, словно они прилипли к нему да и к свитку тоже, сидели, касаясь свитка кончиками пальцев, четверо негров в ермолках. Вскоре они стали читать священную книгу, и до Манишевица сквозь зеркальное стекло витрины донесся их заунывный распев. Один был старик с седой бородой. Один пучеглазый. Один горбатый. Четвертый - мальчик лет тринадцати, не старше. Они согласно раскачивали головами. Растроганный до глубины души знакомой с детства и юности картиной, Манишевиц вошел и молча остановился у порога.

– Neshoma, - сказал пучеглаз, тыча в книгу пальцем-обрубком.
– Что это значит?

– Душа. Это слово значит душа, - сказал мальчик. Он был в очках.

– Валяй читай дальше, как там что толкуется, - сказал старик.

– Нам толкования ни к чему, - сказал горбун.
– Души - они есть бесплотное осуществление. Только и всего. Вот откуда берется душа. Бесплотность берется из осуществления, и обои, и причинно и по-всякому иному, берутся из души. Ничего выше быть не может.

– Поднимай выше.

– Выше крыши.

– Погоди-ка, - сказал пучеглаз.
– Я что-то никак не раскумекаю, что это за штука такая бесплотное осуществление. И как так вышло, что бесплотность и осуществление друг с дружкой связались?
– обратился он к горбуну.

– Тут и объяснять нечего. Потому что это неосуществленная бесплотность. Ближе их и быть нельзя, они все равно как сердце с печенкой у нас внутри да что там, еще ближе.

– Теперь ты дело говоришь, - сказал старик.

– Да ты же слова перевернул местами - только и всего.

– Неосуществленное осуществление оно и есть primum mobile {Первая причина, основная движущая сила (лат.).}, и от него все пошло - и ты, и я, и все и вся.

– И как же это так получилось? Только ты мне по-простому скажи, не путай.

– А все от духа пошло, - сказал старик.
– И дух носился поверх воды. И это было хорошо. Так сказано в Библии. Полью из духа Моего на всякую плоть {Искаженное: "Изолью от духа Моего на всякую плоть". Книга Пророка Иоиля, 2:28.}.

– Слышь. А как вышло, что из духа вышло осуществление, если он всю дорогу, как есть, дух?

– Господь един все сотворил.

– Свят! Свят! Да славится имя Твое!

– А этот дух, у него цвет или, скажем, масть есть?
– спросил пучеглаз, а сам и бровью не повел.

– Скажешь тоже. Дух, он и есть дух.

– Как же тогда вышло, что мы цветные?
– ликующе вперился в него пучеглаз.

– А мы-то тут при чем?

– Ты мне все одно объясни.

– Дух Божий почиет на всем, - ответил мальчик.

– И на зеленых листьях, и на желтых цветах. И на золоте рыбок, и на синеве неба. Вот как вышло, что мы вышли цветные.

– Аминь.

– Восхвалим Господа и употребим не всуе имя Его!

– Вострубите в рога {Искаженное: "Вострубите рогом в Гиве, трубою в Раме". Книга Пророка Осии, 5:8.}, пока не треснет небо. Они замолчали, уставились на следующее слово. Манишевиц приблизился к ним.

– Извиняюсь, - сказал он.
– Я ищу Александра Левина. Вы его знаете или нет?

– Да это же ангел, - сказал мальчик.

– А, вон кого ему надо, - скривился пучеглаз.

– Вы его "У Беллы" застанете, через улицу напротив, - сказал горбун.

Манишевиц сказал, что ему очень жалко, но он никак не может еще побыть с ними, поблагодарил их и заковылял через улицу. Спустилась ночь. Фонари не горели, и он едва нашел дорогу.

Но "У Беллы" наяривали блюзы, да как - просто чудо, что дом не рухнул. Сквозь витрину Манишевиц разглядел все те же танцующие пары и стал искать среди них Левина. Левин сидел сбоку за Беллиным столиком и, похоже, болтал без умолку. Перед ним стояла почти опорожненная литровая бутылка виски. На Левине было все новое - яркий, клетчатый костюм, жемчужно-серый котелок, двухцветные башмачищи на пуговках, а во рту сигара. К ужасу портного, прежде такое степенное лицо Левина носило неизгладимые следы пьянства. Придвинувшись к Белле, Левин щекотал ей мизинцем мочку уха и что-то нашептывал, она заходилась хриплым смехом. И тискала его коленку.

Манишевиц собрался с духом и распахнул дверь - встретили его не слишком радушно.

– Мест нет.

– Пшел, белая харя.

– Тебя тут только не хватало, Янкель, погань жидовская.

Но он пошел прямо к столику Левина, и толпа расступилась перед ним.

– Мистер Левин, - сказал он срывающимся голосом, - Манишевиц таки пришел. Левин вперился в него помутневшими глазами.

– Выкладывай, что у тебя, парень.

Манишевица трясло. Спина невыносимо ныла. Больные ноги сводила судорога. Он огляделся по сторонам - у всех вокруг выросли уши.

– Очень извиняюсь, мне бы надо поговорить с вами глаз на глаз.

– С пьяных глаз только и говорить что глаз на глаз. Белла зашлась визгливым смехом:

– Ой, ты меня уморишь!

Манишевиц вконец расстроился, подумал - не уйти ли, но тут Левин обратился к нему:

– Ппрошу объяснить, что пбудило вас обратиться к вашему пкорному слуге?

Портной облизнул потрескавшиеся губы.

– Вы еврей. Что да, то да.

Левин вскочил, ноздри у него раздувались.

– Вам есть что добавить?

Язык у Манишевица отяжелел - не повернуть.

– Творите счас, в противном случае ппрошу впредь не приходить.

Слезы застилали глаза портного. Где это видано так испытывать человека? Что ж ему теперь, сказать, что он верит, будто этот пьяный негр - ангел?

Молчание мало-помалу сгущалось.

В памяти Манишевица всплывали воспоминания юности, а в голове у него шарики заходили за ролики: верю - не верю, да, нет, да, нет. Стрелка останавливалась на "да", между "да" и "нет", на "нет", да нет, это же "да". Он вздохнул. Стрелка двигалась себе и двигалась, ей что, а выбирать ему.