Рассказы

– Ну как? Понравилось что-нибудь?
– спросил Цуру-сан.

Айда молча показал пальцем на кусочек своей родины в миниатюре.

– А-а, дубки, - сказал Цуру-сан.
– Неплохая вещь. Но и ели хороши, не правда ли?

Но Айда не хотелось больше глядеть ни на что другое, кроме дубовой рощицы. Он не мог отойти от нее - так поразительно она походила на южную окраину его родной дубовой рощи.

Глаза его наполнились слезами. Мысленно он был теперь на родине.

– Что с тобой?
– Цуру-сан хлопнул его по плечу, и Айда сразу же вернулся на токийскую улицу. Цуру-сан заглянул ему в лицо. Айда отвернулся, вытер глаза и смущенно почесал в затылке.

– Совсем как в моей деревне. У нас в деревне точно такая же роща. Мы там часто играли.

– Можешь взять, если уж так понравилось. Не насовсем, конечно, а на время. Впрочем, могу и вовсе отдать, но ухаживать хлопотно. А так налюбуешься вволю и принесешь, когда надоест. Будешь два раза в день поливать. Справишься, я думаю.

Айда кивнул. Неожиданно для себя он получил дорогой подарок. Привез его домой на такси, хотя редко брал такси, когда был без Миса.

В тот вечер он поставил горшок у изголовья постели и, лежа на животе, стал любоваться миниатюрным пейзажем. Не заметил, как и заснул. С тех пор, вернувшись с работы, он ложился у горшка и допоздна глядел на деревца.

Бонсай был как бы родником овальной формы, вызывавшим воспоминания о родине. Когда он всматривался в него, воспоминания так и били ключом, словно вода из родника.

Разглядывание миниатюрной рощицы стало его любимым занятием.

Он воображал, что мох - это трава на склоне холма, а он, Айда, совсем еще маленький, лежит на траве. Глаза его закрыты, руки под головой, и сам он величиной с половину спички. Дубовая рощица растет и увеличивается, и вот она уже поглотила его. Слышен шелест ветра в верхушках деревьев, шум реки, голоса птиц. Вдалеке стучит молотилка, гудит колокол в храме... Он медленно открывает глаза и смотрит вверх. В голубом, ясном небе переплетаются, как ячейки сети, верхушки дубов, скинувших листья. Он встает и идет по тропинке в глубь рощи...

Однажды, когда он лежал так с закрытыми глазами, его вдруг окликнул женский голос:

– Ко-тян!

Он поднял голову. Из-за дерева поодаль выглядывало румяное, дышащее молодостью лицо Миса.

– Это ты? Ты где пряталась?
– удивленно спросил он, хотел вскочить на ноги и очнулся.

"Надо искать Миса", - подумал он тогда. Хаясида-сан сказал - надо ждать, пока она сама подаст о себе весточку, но теперь было ясно, что Хаясида-сан лишь успокаивал его. Миса никогда не предупреждала его, если уходила по воскресеньям из дома, а теперь-то и подавно не откликнется. Надо искать самому.

Он не знал, много ли в Токио больших многоквартирных домов и сколько лет ему понадобится, чтобы обойти их все, если за день он сможет побывать лишь в двух-трех. И все же он не мог отказаться от поисков.

Каждое воскресенье, покинув свой бонсай, он бродил по городу, но все было напрасно.

VII

В последнее воскресенье декабря, как раз перед Новым годом, он вернулся вечером усталый от ходьбы и пошел в ближайшую баню. Болели старые раны на руке - наверно, продрог на улице. В бане он вымыл наконец голову и, освеженный и чистый, вернулся домой. За фанерной дверью раздался голос домоправительницы:

– Вы спите, Айда-сан?

– Еще нет, - ответил он, одернул свитер, который собирался было снять, и открыл дверь. Рядом с домоправительницей стоял незнакомый мужчина средних лет, щуплый, с моргающими глазами, в просторном на вид плаще. Домоправительница назвала мужчину следователем.

Айда невольно попятился. Подумал: "Пришли взыскать за то, что он самовольно ходит по домам и наводит справки о Миса".

– Айда Кохэй, не так ли?
– спросил следователь совсем не строгим голосом и шагнул к двери.
– Вы знаете женщину по имени Митобэ Миса?

"Откуда следователю известна Миса?" - удивился Айда и сказал, что знает. На вопрос, кем он ей приходится, ответить было совсем не трудно, потому что в своих блужданиях по городу он привык к такому вопросу.

– Встречались ли вы на днях с Миса?
– спросил следователь, и он ответил, что не видел ее с сентября.

Следователь кивнул, и Айда подумал, что допрос закончен, но следователь улыбнулся и спросил еще, где он был и что делал вчера вечером.

– Вечером? Да вот здесь.
– Он легонько топнул ногой по татами {Татами толстый соломенный мат стандартного размера (около 1,5кв.м), которым застилается пол в традиционном японском доме.}.

– Все время были в этой комнате?
– Лицо следователя улыбалось, только глаза оставались серьезными.
– И чем же вы занимались?

– Чем? Глядел на пейзаж.

– На что?

– На бонсай.

– Гм!
– хмыкнул следователь и быстро оглядел комнату.
– И где же он?

– А вот.
– Айда открыл стеклянную дверь, раздвинул дребезжащие ставни и показал на бонсай, стоявший сразу же под ногами на мокром балкончике. Следователь нагнулся и, упершись руками в колени, уставился на горшок.

– Это и есть пейзаж?

– Да.

– Что это за деревья?

– Дубы.

– Дубы? Даже не подумаешь, что у них есть корни. Будто ветви натыканы.

Аиду охватило раздражение. Дело принимало нешуточный оборот. Ничего не говоря, он присел на корточки и подергал один из дубков.

– А девочка-то по имени Митобэ Миса умерла. Айда испуганно отдернул руку от дубка.

– Отравилась газом. В старом доме в районе Мэгуро, - сказал следователь.

Айда хотел встать, но ему почему-то сделалось страшно, и он остался сидеть.

– Самоубийство?..
– спросил он, крепко схватившись руками за колени и глядя на бетонную стену, громоздившуюся прямо за мокрым балконом.

– Письма не оставила. На самоубийство не похоже. Резиновая трубка у газовой колонки отошла - видать, во сне ногой толкнула. Очень пьяная была. Вчера же было рождество.

Следователь все еще стоял нагнувшись, упираясь руками в колени.

– Миса-тян одна была?

– Одна. Говорят, у нее кошка жила. Так эта кошка исчезла. Дверь не была заперта.

Айда обернулся, а следователь выпрямился.

– Поедешь перед Новым годом в деревню, утешь там родителей Миса-тян, сказал следователь, направляясь к двери.
– Извини за беспокойство.

В тот вечер Айда Кохэй исчез. Утром старушка домоправительница, заметив, что он долго не выходит, пошла поглядеть, что с ним. Постель была постлана, а его самого не оказалось. Горел свет, стеклянная дверь и ставни были открыты. В комнате все оставалось в том же виде, как накануне вечером, когда старушка ушла, пожелав постояльцу спокойной ночи. Только Кохэй не сидел на корточках перед горшком с миниатюрной рощей.