Рассказы

Человек с седыми волосами недоуменно уставился на него.

– В каком смысле?
– спросил он.

– Как в каком смысле, господин Бабочка? Я спросил вас, что это была за машина.

– Какая машина?

– Машина, которую мы предположили.

– Вообще машина.

– Э-э, нет, вообще машин не бывает. Машины имеют марку, цвет, количество цилиндров. Есть машины и машины. Выберите одну из них.

– "Форд".

– Почему "форд"?

– Так.

– Нет-нет, - вздохнул господин в голубом, - эта мотивация неубедительна.

– Потому что "форд" легко открывается, в общем, потому, что для меня это проще.

– Что вы хотите этим сказать?

– Простите, но вы же не думаете, что я повез бы исполнителя на место преступления на своей машине или на машине, одолженной мне приятелем.

– Разумеется, нет.

– Следовательно, ее нужно было угнать. Поэтому я и подумал о "форде", мне легче всего открыть его, был бы перочинный нож.

– Прекрасно, господин Бабочка, я вижу, вы замечательно прониклись духом игры. Я очень рад вашей готовности сотрудничать. Значит, вы бы угнали "форд"?

– Да, я угнал бы его.

– И что это был за "форд"?

– "Таунус" серого цвета.

– Где бы вы его взяли?

– На проспекте Буэнос-Айреса.

– Отлично. А теперь постарайтесь описать мне весь тот день.

Человек с седыми волосами изобразил подобие улыбки, или это была гримаса.

– Если бы все, о чем мы говорили, имело место, моей вины в том не было бы, - сказал он, - виновны были бы те, кто приказал мне сделать это.

– Разумеется, - ответил господин в голубом, - но об этом мы поговорим позже, сейчас вы мне расскажете о том дне.

– В конечном счете не было бы даже вины и того, кто применил оружие, продолжил человек с седыми волосами, словно не слыша слов собеседника, - он был бы только физическим исполнителем, вина на организаторах и вдохновителях преступления.

– Разумеется, - повторил терпеливо господин в голубом.
– Но об этом позже. Сейчас постарайтесь описать мне весь день целиком. Игра перешла в ваши руки, но я могу вмешаться всякий раз, когда пожелаю.
– Он закурил сигарету и положил ее на край пепельницы.
– Давайте, - сказал он, - начнем с самого утра.

– С вечера, - уточнил человек с седыми волосами.
– Я хочу сказать, с вечера предыдущего дня, потому что машины угоняются по вечерам, это намного удобнее.

– Хорошо, начнем с вечера.

– О самом вечере сказать нечего, был вечер как вечер. Мы поужинали в пиццерии, я и мой товарищ, который должен был стать исполнителем операции. Нам надо было договориться о времени встречи и других деталях.

Господин в голубом довольно улыбнулся.

– Так уже лучше, господин Бабочка, - сказал он, - вижу, вы уже начинаете пользоваться адекватной лексикой, мне даже не кажется, что вы импровизируете, словно вы не в первый раз рассказываете это.

– Нет, другому человеку я рассказываю это в первый раз, - пробормотал человек с седыми волосами.

– Ну уж себе-то, конечно, не в первый раз, я убежден, сюжет уже существовал в вас.

Человек с седыми волосами решительно покачал головой.

– Вовсе нет, - сказал он поспешно, - уверяю вас, что вообще ни о чем подобном не думал.

Господин в голубом открыл пачку сигарет и протянул ее человеку с седыми волосами:

– Попробуйте закурить и послушайте: мы играем в эту игру честно, не так ли, но, как и всякая игра, эта тоже имеет свои правила, и эти правила надо соблюдать. Не мы искали вас, это вы подали нам знак, и мы поняли, почему вы его нам подали, выражусь яснее, единственный повод для нашей встречи - это то, что вам хотелось бы рассказать эту замечательную историю во всех подробностях. Заметьте, мы проницательны, господин Бабочка, вы нас недооцениваете, мы намного хитрее вас, поэтому с нами лукавить не стоит, вам лучше вести себя, как если бы вы исповедовались, видите ли, нас не интересуют одни голые факты, не путайте нас с прагматиками, не знаю, понимаете ли вы смысл этого слова, нас интересует не только внешняя сторона случившегося, но и то, что происходит внутри, в головах людей. Игры между нами должны быть ясными. Ясность - это наша форма очищения.

Человек с седыми волосами закурил предложенную сигарету. Его рука слегка дрожала.

– Вы правы, я сам хотел рассказать об этой истории, - пробормотал он.

– Я был уверен в этом, - сухо откликнулся господин в голубом, - извините, что прервал вас. Вернемся к тому вечеру. Итак, пиццерия...

– Я очень нервничал в тот вечер, не мог даже есть. Мой товарищ, напротив, казался очень спокойным, у него был хороший аппетит, и он съел две пиццы с морскими моллюсками.

– У вас прекрасная память, - отметил господин в голубом.

– Я могу сказать это, потому что знаю вкусы моего товарища, он обожает морских моллюсков.

– Извините, но эта подробность мало о чем говорит, - прервал его господин в голубом, - вы были бы готовы абсолютно твердо удостоверить личность этого человека?

– Конечно, - ответил человек с седыми волосами.
– Это был единственный человек из всех известных мне, кто имел смелость стрелять. По крайней мере, таково мое убеждение. Это не мог быть никто иной, кроме него.

– В таком случае мы могли бы начать с того, что присвоили бы и ему кодовое имя. Я советовал бы называть его товарищ Беретта, принимая во внимание, что убийство было совершено из пистолета "беретта".

– Я и товарищ Беретта вышли из пиццерии около одиннадцати и пешком пошли в сторону проспекта Буэнос-Айреса. Едва мы туда добрались, как сразу увидели серый "таунус", припаркованный к тротуару, и решили использовать его для завтрашней операции. Я лично открыл машину своим перочинным ножом, и мы сразу же уехали. За руль сел я, чтобы привыкнуть к машине. Я отвез товарища Беретту домой, потом направился к себе и поставил машину недалеко от своего дома, метрах в тридцати. Вот и все об этом вечере. Если вы считаете нужным, я мог бы попытаться перейти к следующему дню. Но этот день для меня представить труднее.

– Труднее? Почему?

– Я хотел сказать, что это поставит меня в затруднительное положение.

– Это определение ничего не объясняет.

– Речь идет о тяжком преступлении, даже тягчайшем.

– Вспомните, ведь вы ограничились тем, что вели машину.

– Да, но этим я тоже содействовал убийству и отдаю себе в этом отчет.

– Однако вы это сделали во имя ложно истолкованного понятия справедливости, внушенного вам людьми, которые в силу своей культуры не должны были бы пользоваться вашей наивностью. Здесь самое главное то, что вы глубоко раскаиваетесь. Скажу больше, вы раздавлены раскаянием. Раскаянием, которое можно поверить не только официальным властям, но и настоящему исповеднику священнику. Вы должны жить своим раскаянием, желанием искупить вину.

– Для меня не имеет значения, как развивались бы события, меня интересуют люди, которые отдавали мне приказы, это от них я зависел тогда, они могли распоряжаться мной словно игрушкой, я был в их руках, я был в их власти, для них я был готов на все, и чем они мне потом отплатили? Забыли обо мне. Использовали и выбросили вон.

– Но чтобы перейти к тем, кто использовал вас и выбросил вон, нужно сначала пройти через факты, вы согласны с этим?

– Факты, в сущности, могли бы быть очень простыми.