Рассказы

Иногда он приглашал нас к себе домой и показывал коллекцию.

– Коста-Рика, Бруней, Уругвай, Золотой Берег, - называл он страны, перелистывая альбом.
– А вот эта разве не красота? Испания, колумбийская серия. Вы только посмотрите: Колумб высаживается на побережье Кубы. Гравюра на стали. Тончайшая работа.

Мы равнодушно смотрели на Колумба и на его свиту и удивлялись, как Орьку может восхищать ярко раскрашенная бумажка. Куда интереснее пойти сейчас на речку и искупаться возле двух скал, где самая большая глубина.

– Вы дураки. Вы ничего не понимаете!

– злился Орька.

– А для чего они, эти марки?
– спрашивал Юрка Блинов.
– Ну вот насобираешь ты тысяч пять или десять, а потом что? Будешь сидеть и любоваться, как скупой рыцарь? Или выбросишь?

– Я? Выброшу?
– вскипал Орька.
– Да ты только посмотри на эту Францию! Разве ее можно выбросить?! А ты когда-нибудь видал собор Парижской богоматери? Нет? А вот я, когда захочу, открою альбом и увижу. Эх ты! Ведь ты даже не знаешь, где находится княжество Лихтенштейн. Ну, скажи, где?

– Да на кой мне сдался этот твой Лихтенштейн? Надо будет - возьму атлас и посмотрю.

– Посмотрю, посмотрю!..
– Орька в сердцах захлопывал альбом и клялся, что никогда в жизни больше нам ничего не покажет.

И все-таки каждый раз, когда ему удавалось выменять новые красивые марки, он приносил их в класс и хвастался.

На зимних каникулах он выменял у какого-то мальчишки целую коробку марок. Он отдал за них самодельный пистолет, "Трех мушкетеров" и велосипедную камеру из красной тягучей резины - для рогаток.

Целый день он перебирал новое сокровище, определял марки по каталогу, отбрасывал испорченные, мятые и рваные, отдельно откладывал непроштемпелеванные, а поздно вечером через весь город прибежал ко мне. Он забарабанил в окно так сильно, что моя тетя схватилась за сердце и закатила глаза. Она очень боялась бандитов, которых в нашем городе никогда не было.

– Вот! На! Смотри!
– закричал Орька, врываясь в комнату.

Он задыхался от быстрого бега, волосы у него были растрепаны, лицо красное, а глаза какие-то дикие.

Я читал "Гиперболоид инженера Гарина" - и мне не хотелось смотреть ни на какие марки в мире.

– Гвиана! Постидж Бритиш!
– орал он и совал мне под самый нос раскрытую записную книжку. Между страницами лежала какая-то выцветшая марка. Ничего привлекательного в ней не было.

– Ты что, совсем рехнулся со своей филателистикой? Подумаешь - Гвиана! Да на ней даже зубцов нет, - сказал я.

– Филателистика! Не филателистика, а филателия, - обиделся Орька.
– Даже правильно слово сказать не умеешь. А зубцы на марке не обязательны.

Он положил записную книжку на стол и стал вытаскивать из-под куртки рассыпающийся дряхлый каталог. И тут я заметил, что у него дрожат руки. С ним творилось что-то неладное. Кто его знает, может быть, он и правда сошел с ума? Я слышал, что одержимые какой-нибудь сильной страстью люди иногда кончают сумасшествием.

– Вот она, - сказал он, перелистывая каталог.
– Вот. Смотри.

На странице жирными буквами был отпечатан заголовок:

Great Britain

Ниже была нарисована точно такая марка, которую принес Орька, и что-то написано мелкими буквами, тоже по-английски.

Я знал, что Орька не понимает по-английски, Юлия Карловна никогда не ставила ему оценки выше тройки, и поэтому удивился.

– Ты разве прочитал, что здесь написано?

– Конечно, прочитал! Два часа переводил, - с гордостью сказал Орька. Здесь написано, что это первая в мире почтовая марка, что она выпущена в тысяча восемьсот сороковом году и что тираж ее неизвестен.

Мне не хотелось обижать Орьку. Я взял записную книжку и посмотрел на марку. Все-таки первая в мире.

– Ну, как?
– спросил Орька. Глаза его блестели. Он смотрел на меня в упор. Он ждал, наверное, что я похвалю марку.

Я попытался:

– Ничего марочка. Сейчас, правда, выпускают покрасивее.

Орька открыл рот, захлебнулся воздухом и начал краснеть. Краснел он всегда пятнами, начиная с шеи. Он смотрел на меня с величайшим презрением. Наконец он махнул рукой и выговорил:

– Эх ты! Да ты знаешь, что это такое? Это же автомобиль! Это два автомобиля. Два самых лучших автомобиля. Две "чайки", если хочешь.

Теперь я испугался. Точно: Орька начал заговариваться. Он в самом деле рехнулся. При чем здесь "чайки"? Я смотрел на Орьку во все глаза.

– Ну, чего смотришь?
– сказал Орька.
– Мы продадим эту "Гвиану" и купим себе автомобиль. Мало будет одного - купим два. Понял?

– Нет, Орька, не понял, - сказал я.
– Кто тебе даст за эту марку столько денег?

– Не веришь? Смотри. Смотри, сколько она стоит, - он ткнул пальцем в каталог.

Я посмотрел. Справа, после слов "тираж неизвестен", мелкими буквами было напечатано: "International auction committee estimate 100000 dollars USA".

У меня в груди подпрыгнуло и упало сердце. Я сразу вспотел. Для того чтобы понять эту фразу, не нужно было иметь пятерку по-английскому.

Перед моими глазами на столе сияло розовое чудо. Орька возвышался надо мной, как монумент.

– Сто тысяч...
– пролепетал я.

– Сто тысяч, - сказал Орька.
– Золотом.

Моя голова понемногу остывала. Я приходил в себя. Я начал сомневаться.

– Орька, ее не купят, - сказал я.

– Купят!
– уверенно сказал он.

– Интересно, какой дурак заплатит за клочок старой бумаги сто тысяч, да еще золотом?

– Государственная коллекция. Они покупают редкие марки.

– Орька, а вдруг она не настоящая?

– Еще что?
– сказал Орька.
– Будь спокоен. Я собираю марки с третьего класса.

– Все-таки нужно кому-то показать.

– Нужно, - сказал Орька.
– Но кому?

Мы сели и стали думать. Минут через пять Орька сказал:

– Есть! Знаю! Завтра мы понесем ее в музей и покажем Гуковскому. Он тоже филателист.

Через час моя тетя прогнала Орьку домой. Я пошел его провожать. Нельзя было отпускать Орьку одного с таким сокровищем. Мало ли что могло случиться.