Рассказы

– Вообще-то свалила его Филлис, - говорит симпатичная толстуха; кофе они уже выпили, но все еще сидели на диване, обхватив чашки толстыми руками. Она сказала, что ее зовут Бонни и что они не из этого штата. Обе - крупные тетки, лет за сорок, толстомордые, из-за одежек их руки, ноги и все прочее казались несуразно большими. Притом обе веселые - даже Филлис, когда выбросила оленину из головы и щеки у нее снова разгорелись. С ними дом вроде бы заполнился, повеселел.

– Когда она его подстрелила, он еще метров шестьдесят пробежал, перемахнул через изгородь и только тут упал, - говорит Бонни, и так говорит, что ей и не возразишь.
– Пуля угодила ему в сердце, а такой выстрел оказывает действие не сразу.

– Он припустил как ошпаренный пес, - говорит Филлис, - потом плюхнулся как куль с дерьмом.
– У Филлис были коротко стриженные светлые волосы, рот с неприятной складкой - при таком рте, похоже, так и подмывает говорить неприятное.

– А еще мы наткнулись на подбитую олениху, - говорит Бонни; вижу, она заводится.
– От такого прямо зло берет.

– А что, если кто-то шел за ней по следу, - говорю.
– Что, если ее по ошибке подстрелили. Как знать.

– Может, и так, - говорит Бонни и искательно глядит на Филлис, но Филлис, та и глаз на нее не подняла.

Я попробовал нарисовать себе картинку, как они на пару волокут из лесу мертвого оленя, - картинка нарисовалась легко.

Я вышел на кухню за булочками - они подогревались в духовке, - а когда вернулся, тетки перешептывались. Но ничего плохого, похоже, не затевали, и я угостил их булочками - прикинулся, что ничего не заметил. Я был им рад. Жена у меня худышка, коротышка, одежду себе покупала в детских отделах универмагов, говорила, что лучше вещей не купишь: им сносу нет. Но в доме что она есть, что ее нет - уж больно мало места она занимала, хоть дом и не такой большой. По правде говоря, даже очень маленький - готовый дом, Гейнсборо перевез его сюда на трейлере. Но с этими тетками казалось, что дом набит под завязку, будто День благодарения уже настал. Тушей быть - ничего хорошего, так я раньше думал, выходит, нет.

– На собачьих бегах бываешь?
– спрашивает Филлис; одну половину булочки она в рот засунула, другую в чашке размачивала.

– Бываю, - говорю.
– А ты откуда знаешь?

– Филлис говорит, она вроде бы пару раз видела тебя на бегах, - говорит Бонни и улыбнулась.

– Я ставлю только в экспрессе, - говорит Филлис, - а вот Бон ставит на что ни попадя, верно, Бон? И в двойном, и как угодно. Ей без разницы.

– Твоя правда, - Бон снова улыбнулась, вытянула из-под себя рыжую подушечку, поместила ее на ручку дивана.
– Филлис говорит, она как-то видела тебя там с женщиной, маленькой такой, совсем крохой, недурной на личико.

– Очень даже возможно, - говорю.

– Кто же это?
– Филлис спрашивает без околичностей.

– Жена моя, - говорю.

– А она сейчас здесь?
– Бон спрашивает, а сама - для потехи - озирала комнату так, словно высматривала, кто тут за креслом прячется.

– Нет, - говорю.
– Она уехала на Запад. Укатила к чертям собачьим.

– Что стряслось?
– спрашивает Филлис, с подковыркой спрашивает.
– Ты что, спустил на бегах все деньги, и она от тебя дала деру?

– Нет .
– Филлис мне не так нравилась, как Бон, хотя почему-то казалось, что на нее скорее можно положиться, если до того дойдет. Вот только вряд ли дойдет. Мне не понравилось, что Филлис столько обо мне знает, даже если насчет денег она и дала промашку. Мы, моя жена и я, переехали сюда из города. У меня была мыслишка рекламировать в местных ресторанах и на бензоколонках собачьи бега, а тем, кто вечером будет туда ходить, давать купоны со скидкой - чем плохо, всем выгода. Уйму времени угрохал, кучу денег ухлопал. И что же: у меня в подвале ящик на ящике с никому не нужными купонами, за которые не уплачено. И вот как-то жена моя приходит домой и ну смеяться - говорит, что на моих придумках и дырку от бублика не заработаешь, а назавтра берет машину, укатывает и назад не возвращается. Ну а чуть спустя заявляется парень, спрашивает, есть ли у меня паспорт на машину - чего нет, того нет, - и так я узнал, что машина продана и с кем она укатила.

Филлис достала из-под маскировочной куртки пластиковую фляжечку, отвернула крышку и через кофейный столик протянула мне. День только начался, но я решил: какого черта? Завтра Благодарение. Я тут один, собираюсь съехать, а арендную плату зажилить. Так что какая разница.

– Грязища у тебя, - Филлис забрала у меня фляжечку, посмотрела, сколько я выпил.
– Ну чисто хлев.

– Тут женская рука нужна, - говорит Бон и подмигнула мне. Вообще-то она была ничего из себя, пусть даже и лишку полновата. Из-за маскировочной мази она смахивала на клоуна, но что лицо у нее симпатичное, и под мазью было видно.

– Я вот-вот съеду, - говорю и потянулся за фляжкой, но Филлис засунула ее обратно в куртку.
– А сейчас навожу в доме порядок.

– Машина у тебя есть?
– спрашивает Филлис.

– Ее сейчас антифризом заправляют, - говорю, - она у "Б.П." стоит. Синяя "камаро". Да вы небось проехали мимо нее. А у вас, девочки, есть мужья?
– Рад был, что разговор ушел от моих невзгод.

Бон и Филлис досадливо переглянулись, и я огорчился. Огорчительно было видеть, как славная круглая мордашка Бон потемнела от неудовольствия.

– Наши мужья торгуют на пару аптечными резинками в Питерсберге. Это за границей штата, - говорит Филлис.
– Одно слово, козлы, если ты понимаешь, что я имею в виду.

Я попытался представить себе мужей Бонни и Филлис. Нарисовались два худосочных типчика в нейлоновых куртчонках - они трясли друг другу руки на темной стоянке торгового пассажа перед баром кегельбана. Никак иначе я их представить не мог.

– Как тебе Гейнсборо?
– говорит Филлис.

Бон, та теперь мне только улыбку послала.

– Я его плохо знаю, - говорю.
– Гейнсборо мне сказал, что он прямой потомок английского художника. Но я ему не верю.

– И я не верю, - говорит Бонни и опять мне подмигнула.

– Из грязи да в князи, - говорит Филлис.

– У него двое детей, они ко мне наведываются - вынюхивают, что да как, говорю.
– Один - танцовщиком в городе. Другой - компьютеры чинит. Я так думаю, они спят и видят, как бы вселиться сюда. Только арендатор-то я.

– Ты думаешь его кинуть?
– говорит Филлис.

– Нет. Ни за что. Пусть он иной раз и привирал, зато меня не обманывал .

– Из грязи да в князи, - говорит Филлис.

Филлис и Бонни понимающе переглянулись. Я увидел, что за окном начал падать снег, пока только изморозь, но снег ждать себя не заставит.

– По тебе видать, что ты соскучился по ласке, - говорит Бонни и улыбнулась широко-широко, так, что выставились зубы. А они у нее все до одного целехоньки, белые и меленькие. Филлис посмотрела на Бонни и даже ухом не повела - похоже, ей такое не впервой слышать.

– Ну и что ты об этом думаешь?
– говорит Бонни и подалась всем телом вперед, пригнулась к толстым коленкам.

Поначалу я не знал, что и думать. А потом думаю: хоть Бонни и толстовата, чем плохо? И говорю: я, мол, не против.

– А я ведь не знаю даже, как тебя звать, - говорит Бонни; встала, оглядела унылую комнатенку - искала, где тут дверь в другую комнату.

– Гендерсон, - вру я.
– Ллойд Гендерсон меня зовут. Я уж полгода как здесь живу.
– И встал.

– Ллойд, то еще имечко, - говорит Бонни и оглядела меня, когда я уже встал, но был еще в халате, с ног до головы.
– Я тебя, пожалуй, буду Кучеряш звать - ты же кучерявый. Ну чисто негр, - говорит и зашлась смехом, аж телеса под одежками затряслись.