Рассказы
Шрифт:
– Я тоже не люблю кашу, но это ничего. Я тебя научу, будет интересно... Давай делать дорогу!
Борька посмотрел на товарища сквозь слезы, подумал и кивнул головой. Тогда Ваня устроился с ним рядом, пододвинул к себе тарелку, взял ложку из его рук.
– Сначала сделаем тропинку для велосипеда, вот так!
– сказал он, провел узкую бороздку через всю тарелку и ложку, полную каши, передал Борьке.Пройдет велосипед?
Борька хмыкнул, но спорить не стал.
– - Пройдет. А кашу куда?
Ваня пожал плечами.
Тогда Борька съел кашу и облизал ложку. А Ваня сказал:
– Сейчас сделаем
Борька взял ложку в обе руки и со скрежетом заскреб дно тарелки. Дорога получилась широкая, но неровная.
– - Подчисти!
– посоветовал Ваня.
Борька подчистил, склоняя голову набок.
– Сейчас и "москвич" пройдет, - убежденно сказал он.
– "Москвич", пожалуй, пройдет, а "Волга"?.. Давай для "Волги"!
Игра Борьке понравилась. Он ел кашу старательно, с удовольствием.
– Это уже большак,- сказал Ваня, когда посреди тарелки, на проезжей ее части, показался зеленый цветок.- Теперь даже грузовики с зубром и медведем могут разойтись.
Борька подровнял ложкой края большака справа и слева, набрал еще ложку каши и, прожевывая, подтвердил:
– - Разойдутся и медведь с зубром.
Наконец каши осталось совсем мало. Ваня нерешительно посмотрел на Борьку.
– Что будем делать с обочинами?
– спросил он.
А Борька уже улыбался весело и хитро. Теперь-то он знал, что надо делать с обочинами. Каша перестала казаться скучной.
– Съем и обочины!
– сияя от радости, заявил он.- И будет у меня теперь не дорога, а аэродром. Реактивный, верно? Нет, ракетный!
– - Вот так!
– засмеялся довольный собою Ваня.
И было им хорошо друг с другом.
[1959]
МИХАЛ МИХАЛЫЧ
Все дети были как дети, один Михал Михалыч никому покоя не давал. С утра до вечера в квартире слышался только его голос, его крики, его песни. Начиналось с завтрака на кухне, куда Михал Михалыч обычно шел неохотно, ссылаясь на то, что у него еще зубы заспанные, но когда садился за стол, то требовал все сразу - и молоко, и рыбий жир, и огурцы, и кашу. Потом он бросался к сестрам, помогал им собраться в школу, из-за чего те плакали и нередко опаздывали на первый урок. Далее Михал Михалыч делал зарядку, "как в цирке", карабкался до потолка по книжным полкам, пересматривал все подряд, вплоть до энциклопедии, гонялся за кошкой, кричал ей "кыкысь, берегись!", наконец, давал матери советы, как варить кашу, и обязательно что-нибудь присаливал сам, да еще прибавлял газу. Все это он успевал делать одновременно, уследить за ним не было никакой возможности. Если мать начинала нервничать, он ее успокаивал:
– Мамочка, я же тебе помогаю!
– и целовал ее в платье, в руку, во что придется. И мать успокаивалась и вытирала слезы на глазах.
Кроме того, Михал Михалыч очень любил ездить к бабушке в гости либо на машине, либо на поезде, либо на самолете. Без папы такие поездки не удавались, поэтому он каждый день с нетерпением ждал возвращения папы с работы. Вернувшись с работы, папа странно медленно раздевался, но это еще куда ни шло. Но если папа сразу садился обедать, Михал Михалыч совершенно терял терпение и не хотел принимать никаких объяснений.
– Ну, поехали же!
– требовал он.
– Подзаправиться надо, сынок, а то бензину не
хватит,- отвечал отец.– Да хватит, хватит... поехали!
После обеда папа ложился на ковер посреди комнаты и поднимал ноги.
– Ну давай сразу на самолете, скорей доберемся.
Вечером в квартире иногда появлялись папины товарищи или мамины подруги, и Михаил Михалыч на несколько минут затихал, присматривался к ним. Забавные люди,- они всегда спрашивали его об одном и том же.
– Миша, кого ты больше любишь, маму или папу?
– Папу и телевизор,- отвечал Михал Михалыч, и гости весело смеялись.
– А бабу-ягу ты боишься?
– Я ее не видал.
– Неужели и во сне никогда не видал?
– Не видал. Я лицом к стенке сплю, ничего не вижу.
Гости скоро надоедали Михал Михалычу, он покидал их и снова занимался своими делами - гонял "кыкысь", проверял настройку пианино, выметал пыль из-под столов. Он поспевал всюду, он был везде сразу, заполнял собою всю квартиру, все углы, был велик, вездесущ и необъятен, как сама жизнь.
Поздно вечером, замотав всех до смерти и утомившись сам, он просил: "Мама, раздень меня!" - ложился в постель лицом к стене, свертывался клубочком и засыпал. Мать, склонившись над кроваткой, прикрывала его сереньким байковым одеяльцем и удивленно ахала, словно впервые видела своего сына.
– Господи, ведь совсем кроха, комочек!
Подходил отец, подходили старшие девочки и тоже разглядывали Михал Михалыча с удивлением. "Он еще совсем маленький!" - шептали они.
– Он же совсем кроха! Совсем, совсем кроха!
– говорила сестра.Поразительно!
– - А что вы хотите?!
– говорил отец.- Ему еще только три года. Дайте срок...
1956
СВОБОДА
Миша очень скоро понял, что означает: "Свобода - есть осознанная необходимость".
– Значит, понял?
– переспрашивает его мать.
– Понял.
– Делать зарядку по утрам для тебя так же необходимо, как посещать школу, учить уроки. Понимаешь?
– Конечно, понимаю!
– соглашается Миша. И упрямо твердит свое: - А если неинтересно?
– Родной мой!
– теряет терпение мать.- Но это же необходимость. И ты ее осознал. Ну, давай начнем!
– - Необходимость есть, а свободы нет,- отвечает Миша.- Свобода - это когда интересно.
Мать чуть не плачет от досады:
– Голуб-чик мой!..
Но Миша не собирается уступать. Он повторяет:
– - Свобода - это когда интересно!
Мать задумывается и с любопытством смотрит на сына, словно впервые видит в нем живого человека.
– Если так, давай придумаем что-нибудь, чтобы тебе интересно было,предлагает она.
– Давай!
– Дома будем делать зарядку или пойдем в сад?
– В сад, в сад.
Маме лет сорок, она стройна, крепка, в сад вышла в легком пижамном костюме и в тапочках. Миша - в трусиках, без майки, босиком.
В саду прохладно от росы. Птицы в кустах и на деревьях поют усердно, будто делают зарядку.
Солнце едва-едва отделилось от горизонта и продирается сквозь лес - в небо, к простору.
– Становись!
– командует мать, утверждаясь ногами на песчаной тропинке.
Миша становится рядом с нею.
– Будем делать то же, что мы делали раньше,- говорит она.- Руки вверх!