Рассказы
Шрифт:
Он отошел уже довольно далеко от дома, но фабрика была еще хорошо видна.
Становилось все светлее. Вдруг где-то на другом конце города
Пан Плишка сорвался с места и торопливо вошел в лес.
А гудки гнались за ним, как собаки, и впивались в самое сердце. Один… другой… десятый… Каждую секунду, каждый миг раздавались эти призывные, пронзительные голоса фабрик!
Пан Плишка оглянулся: сквозь сетку дождя в туманной мгле уже загорались и расцветали над городом электрические солнца.
— Господи! Господи! — бормотал он в ужасе.
Побежал еще быстрее. Он во что бы то ни стало хотел убежать, но гудки преследовали его, выли в лесу, пробивались сквозь чащу деревьев, сквозь мглу, настигали его, хлестали по сердцу, наполняли его болью, страхом, бурным протестом
и отчаянием.Вот и могучий голос его фабрики прорезал воздух. Ах, как хорошо он знал этот голос! Как он его знал!
Пан Плишка остановился, не дыша, ничего не сознавая. А гневный голос фабрики звал его:
— Вернись! Вернись! Вернись!
Спустя полчаса он уже стоял на своем месте в подъемной машине.
— Подавай в белильный!
— Подъемник! В сушильню!
— Эй! В отделочный!
Падали слова команды в глубокий колодец, и пан Плишка, еще более, чем всегда, молчаливый и покорный, поднимался, спускался, как всегда, спокойно, плавно, автоматично.
И только по временам, вспоминая прошедшие дни своего бунта, плакал, но плакал беззвучно, тихо, боясь, как бы не услышали машины.
1900 г.