Рассказы
Шрифт:
Тольша подхватил пискляво:
Будет лето хлебное, Травостои сочными, Реченьки молочными!Лебеди как будто услышали древнюю закличку, обронили перышко. Все замерли от удивления. Кружило, кружило оно и опустилось в распадок.
Первой опомнилась Прасковья. Перекрестилась:
— Слава Богу, тепло принесли…
На солнопёке, чуть ли не под каждой сосной, апрель щедро рассыпал голубые пушистые звездочки с золотистыми шмелями в середке.
— Подснежники?! — оживился Васюха. — Тятя, нарвать бы, ружье почистить.
— Успеем, почистим, — успокоил отец хитрющего Васюху. — Больше не тронь ружье, вздую.
Цокая, скользнула винтом вверх по дремучей ели ушастая белка, кувыркаясь, посыпались наземь мелкие чешуйки коры. Мелькнуло голенькое брюшко с титечками — лесная проказница проворно шмыгнула в гайно, покормить молочком затаившихся бельчат.
Заглядевшись на нее, Константин наступил разбухшим ичигом на кладку пятнистых яичек стронутой шумом с гнезда рябчихи — и не заметил. Хрупнули они под тяжелой ногой, как сухая сосновая шишка. Замерло все вокруг, насторожилось. И эта внезапная тишина отозвалась в душе чалдона смутной тревогой.
— Наросло у воды травки, — приговаривает Прасковья, ловко срезая серпом пучки ветоши. Выбирает ветошь с зеленцой, такую Ночка будет есть охотнее. — Вот удача так удача!
— Подвезло, — соглашается Бобряков. — Дивно травёнки. Выше по реке богатистее должно быть, там распадки, помнится, поширше и поположе.
Серпы у родителей в руках так и ходят, так и ходят, словно журавли свадебный танец исполняют.
Ребятишки стаскивают ветошь вязаночками к дровням. Особенно старается Тольша. Васюха и Маинка одну ходку делают, он — две…
Солидный возок получился! Ветошь на дровнях, как положено, прижали бастригом, чтобы по дороге не растерять.
Константин и Прасковья впряглись в коренники, Васюха и Маинка — в пристяжные. Тольшу на возок посадили — умаялся парнишка.
Катятся дровни по льду, шебуршат, а Тольше кажется — ветер свистит в ушах. И не отец это совсем, не мать, не Васюха с Маинкой несут его по раздольной Лене, а четверка борзых лошадей. Ржут заливисто, летят выше леса стоячего, выше облака висячего. Даже страшно стало — разобьют же! Тольша натягивает вожжи что есть моченьки:
— Тпр-р-ру-у-у…
Остолбенела четверка. Смотрит растерянно на лихого возницу — не поймет, в чем дело. Она, оказывается, и не собиралась превращаться в борзых лошадей! Вон Васюха в носу ковыряет, Маинка к матери прильнула, хнычет — есть просит.
Отец оглядел возок и погрозил:
— Не балуй, иначе пешком побежишь…
В июне Ночку было уже не узнать: сгладилась, порезвела. Вечером приходила домой с раздутым выменем, требовательно мычала: подставляй подойник, хозяйка, иначе прольется молочко на землю! Была Ночка коренной сибирячкой. Небольшенькая и неприхотливая, не то что привозные дылды — симменталки. Давала всего-то ведро молока в день, но какого! Налей в бутылку, поболтай — тут же комочки масла всплывут. Разведи это молоко в три раза, и все равно оно будет жирнее, чем у хваленых обжористых симменталок.
Как и все сельчане, Бобряковы сдавали молоко государству. Прасковья уносила почти все на колхозный сепаратор, а возвращалась с пустым обратом, от которого у ребятишек в животе черти наперегонки бегали.
2
Перед самым сенокосом Тольша опять удивил родителей. Прислала племянникам тетка Анна из Бодайбо несколько мотков крепких фильтикосовых ниток и коробку рыболовных крючков — большая редкость в послевоенщи-ну. Достала где-то, как-никак председателем райисполкома работала, золотыми приисками
руководила! Накрутили Васюха с Тольшей закидушек, накопали червей — и айда на шитике за реку. Угадали на ход ленков, наловили — девать некуда! Вверх по Лене, прижимаясь к берегу, шлепал парохо-дишко, порожние баржонки тянул.Капитан крикнул в рупор:
— Рыба есть, мужики?
— Есть! — заорали дружно ребятишки, хвастая крупными ленками.
Капитан отдал якорь и выехал на баркасе. Жадно глядя на радужных
рыбин, спросил:
— Почем продаете?
— На животное масло меняем, — не растерялся Тольша.
Покупатель оказался умным и добрым человеком, отвалил пять килограммов топлёного — ленки этого стоили! — и новое эмалированное ведро. На прощание культурно пожал рыбакам руки и похвалил:
— Ушлые чалдонята! Молодцы! Маслице государству сдадите, а сами парное молочко будете попивать. Да… Хочешь жить — умей вертеться…
Пароходишко дал тоскливый гудок и пошлепал дальше. Ребятишкам стало не до рыбалки, как бы масло домой доставить.
За ужином отец внимательно посмотрел на мать и строго спросил:
— Когда Тольше обнову справишь? Сколько можно ему Васюхины обноски донашивать… С маслом-то нас выручил, взрослый бы мужик не додумался.
Мать, как бы оправдываясь, ответила:
— Конечно, уважить надо! На месте не посидит: то дикого лука с острова принесет, то щавеля — гостинцы младшеньким. Травку раскормил, в калитку телушка не влазит. Каждое утро клевер ей с луга таскат. Будут ему новые штаны и рубаха к школе. Я уже и материю в сельпо приглядела.
Сдержала слово Прасковья, а Константин, впридачу к обнове, ловконь-кие ичижки сшил, медные колечки до блеска золой начистил и к сыромятным оборкам привязал. Приоделся парнишка, в классе девчонки так и ахнули от восхищения!
В разгаре уборочная. Родители от темна до темна пропадают в поле. Изба у старшеньких на плечах. Васюха учится с утра, Маинка — с обеда: попеременно по хозяйству хлопочут, с младшенькими нянчатся. Надо и Тольше пользу приносить, чтобы никто куском хлеба не попрекал. А то Маинка чистит картошку — и на него недовольно косится, Васюха колет дрова — сердится: отойди, полено в лоб захотел?
Отправился в лес после школы бурундуков из рогатки стрелять. В приемном пункте «Заготживсырье» бурундучьи шкурки на заячьи петли меняют. Нынче мыши в стогах дружно гнезда вьют — к глубоким снегам. Зайцы тропы наторят, петли и пригодятся! Лончака Бобряковы весной съели, некого на зиму забивать. Вот и будет зайчатина добрым подспорьем в большой семье. А на заячьи меха можно новое ружье и провиант отоварить — белку, боровую птицу промышлять. Там, смотришь, сохатый или медведь подвернутся. Собаки-то у отца — шустрые, шибко зверя держат. Вон уже бурундука загнали на дерево. Гремят — за рекой отдается! Подошел, высмотрел добычу, стрелил камешком — зверек полетел вниз и застрял между веток. Полез Тольша за ним на елушку, уделал в смоле обнову. Дома от матери, вместо благодарности, взбучку получил. До полуночи одежонку отстирывала.
Утром Тольше в школу идти — штаны не высохли, а запасных нет. Пришлось остаться.
На завтра идет чин-чинарем в школу мимо ограды учителя — галифе на бельевой веревке висят. Недолго думая, развернулся взадпятки.
После уроков к Бобряковым заглянул учитель.
— Почему вчера, Анатолий, уроки пропустил?
— Мамка штаны стирала.
— Сегодня что за причина?
— Я пошел, а у вас в ограде галифе сохнут. Думал, тоже в школу не пошли…
Учителю смешно. Кое-как пересилил себя, нахмурился: