Рассказы

Демократка Алиса и неблагодарный народ

Молодая женщина Алиса — дочка большого начальника, уже и сама большая начальница. Начальницей её сделали друзья папы. Естественно, что Алиса — демократка. Другой судьбы для неё в новой России быть не могло. Ещё бы — прадедушка был ярый большевик, дедушка и папа — передовые коммунисты, так что Алисе на роду было написано стать демократкой. Её послали в отстающую по всем показателям область, дали в подчинение медицину и школы и сказали:

— Конечно, не штат Флорида, но для биографии побудь там. А когда доведёшь медицину и школы до мирового уровня, тогда раздвинем пред тобой новые горизонты.

Начальником в области был тоже молодой человек, но постарше Алисы, и уже закалённый в боях за демократию. Еще со времён пьяной приватизации научился тасовать в речах мировое, примерное для нас, сообщество, разные инвестиции, новые технологии, знал, что такое ВТО, а что такое ТНК, соображал в нефтяных и газовых трубах, в ценных бумагах, умел хлопать по плечу, для популярности мог выпить с рабочим пивца, а с интеллигентами говорить о трезвости, вёл здоровый образ жизни, словом, держался курса и подходил как начальник и для области, и для Алисы.

Он, конечно, в любом случае помогал бы ей, но Алиса всё-таки решила стать его любовницей. Для удобства. И стала. При её-то происхождении и красоте, при её-то связях в столице. Но и ему такие отношения были выгодны. Жена у него караулила квартиру в Москве, да и что жена? Ну, настучат ей, он скажет: "Милая, а ты хочешь, чтоб я вместе с тобой сгнил в этой дыре"?

Алиса не отлавливала начальника в рабочее время, зачем? У него и дел много, и светиться часто около него ни к чему. При наличии личных отношений он сам к тебе ночью придёт. Тут и кукуй ему о своих проблемах.

— Какие же всё-таки люди чёрствые, — жаловалась она, запуская кофейный аппарат. — Говорю: так же нельзя, вы же не скотов, людей лечите. Где современное оборудование, где вообще всё? Где европейская аппаратура?

Начальник зевал:

— Ну и что? Закрыла?

— А как же, — всплескивала руками Алиса. — Дикие люди! Говорят: фельдшерский пункт всегда был. И что? "Всегда"! Хватит, говорю, нам этого позорного отставания. Прямо слаборазвитая Африка. "А где нам лечиться"? Есть районная больница, пользуйтесь. Ах, говорят, старухи не могут ехать! Говорю: поставьте им компьютер, пусть выходят на специалистов через интернет. Ах, денег нет! Денег у них нет, — говорила она язвительно, садясь с чашечкой кофе на колени к начальнику и давая ему отхлебнуть капельку.

Начальник тоже возмущается:

— Да заколебали они меня все! Самоуправления хотят, берите! И тут же деньги цыганят. Печатного станка у меня нет, сами изворачивайтесь. Не можете — уходите, посажу своего. Не надо больше кофе, давай сухонького, и бай-бай! Утром оппозиция придёт, надо выспаться. Придётся кость бросить. Пару мест добавить. А, с другой стороны, орут, ну и орите. Это же как раз и есть демократия. Сунешь должность, они и заткнутся.

— Да-да, милый. А я снова поеду малокомплектные школы закрывать. Но им же ничего не втолкуешь. Русским языком говорю: нерентабельно! Не въезжают! Детей далеко возить, отрыв от семьи, дорого! А как они хотели? — возмущенно восклицала Алиса, готовясь ко сну. — Зачем рожали? Зачем? Если не могут дать детям достойного образования. Лялик, это же средневековье: в одном помещении четыре класса начальной школы. Дурдом! Я зашла, мне плохо. Печка топится, и сушатся, представляешь, сапоги и валенки. Хорошо, у меня с собой "шанель". В коридоре понюхала. Ой, думаю, скорее отсюда. А они мне: ах, посмотрите нашу выставку рисунков, ах, мы вам споём, станцуем танцы народов мира. — Алиса грациозно повела голым плечиком: — В деревне, представляешь, печи топят, корова мычит и — танцы народов мира.

— Понравиться хотели, — говорит начальник, зевая и расстегивая рубаху. — И что, закрыла школу?

— А как иначе? Для их же пользы. Нет, ляльчик, очень они неблагодарные, очень. Говорят: "Мы тут родились, выросли, нам тут всё дорого, у нас тут родина".

— Будет им дорого, — говорит начальник, стягивая штаны. — Родина! Я убиваюсь для их счастья, я уж сам забыл, где и родился. Не ценят.

— Чёрствые, чёрствые люди достались нам, — воркует Алиса. — Да, вспомнила, там девочка, такая хорошенькая, наедине мне говорит, что учительница ей запретила джинсы в школу носить. И что мама её два раза шлёпнула. Но это вообще уже безпредел. Нет, я оформлю лишение родительских прав, употреблю ювеналку, эту дуру-учителку надо проучить. — Алиса уже вся в розовом пеньюаре. — Ляльчик, — она красиво простирает к нему руки, — а когда к морю? Когда? Ты обеща-ал.

Начальник вновь зевает, разводит руками, мол, не всё от меня зависит.

— Лялик, а почему тебе не дали центральную область, а Геннадию дали?

Начальник хмыкает:

— Он же прямой племянник, а я только двоюродный брат жены. Разница?

— Ну что, гасить свет? — спрашивает Алиса.

— Гаси.

Пастух и пастушка

Откуда взялась собака в деревне, чья она, никто не знал. Бегала по улицам, дети с ней играли. Но они-то поиграют да ужинать пойдут, а собака? Иногда вспомнят, вынесут косточку, но чаще забывают. Начнут телевизор смотреть или в разные игры играть, тут не до собаки. А к зиме и вовсе уедут. Поневоле собаке приходилось заботиться самой о себе. Ловила мышей. Даже кузнечиков, даже ящерок. Украла однажды цыплёнка, её поймал на этом хозяин цыплёнка, загнал в угол двора и избил палкой. Даже думал, что убил. Она уж и не шевелилась. Он выкинул её в овраг. Ночью пошел дождь, и она ожила. Тряслась от холода и боли и тихо скулила. Жалеть её было некому.

Она стала бояться людей. А они прозвали её Ворюгой. Жила на задворках, исхудала, вся была в репьях, кто такую полюбит?

Вообще, людей в деревне оставалось всё меньше. И, тем более, живности. Только немного коров да козы. Пастухом на лето нанимали одинокого старика Арсеню. Он каждый год говорил, что больше не будет пасти, сил нету. И всё-таки каждый год пас. Но нынче твёрдо заявил: "Пастушу последний год. Тут из-за одной Цыганки с ума сойдёшь". Так звали корову чёрной масти. И характер был у неё кочевой. Всегда норовила убежать. Как раз хозяин этой Цыганки чуть не убил собаку.

После дня Победы Арсеня первый раз выгнал коров и коз на пастбище. Вечером возвращался, а собака стерегла мышей у старого сарая. Увидела Арсеню, поджала хвост и стала боком-боком отходить.

— Не бойся, не съем! — весело сказал Арсеня. Достал из сумки, облупил и бросил ей сваренное вкрутую яйцо.

Ворюга в один заглот съела его. А когда Арсеня отошел, то подскочила и подобрала с земли белые скорлупки, и их схрустела.

— Ого, — сказал Арсеня. Посмотрел в сумку. — На вот ещё хлебушка. Мне уж горбушки не по зубам.

Ворюга мгновенно смолотила чёрствый хлеб. И опять смотрела на Арсеню.

— Да, миленькая, достаётся тебе, — сказал Арсеня. И всю еду, что осталась в сумке, вывалил на траву.

А дальше было вот что. На следующее утро Арсеня пригнал стадо к дальнему лесу. Но только хотел присесть на пенёк да съесть пирожок, как увидел, что чёрная Цыганка прямохонько полетела к зелёной озими.

— Ах ты, ах ты, такая-сякая! — закричал Арсеня, вскочил и побежал её заворотить.

Но разве, с его-то скоростью, догонишь такую резвую. Вдруг из кустов вылетела Ворюга, будто ею выстрелили как снарядом, в три секунды настигла Цыганку, обогнала, смело встала перед коровой и залаяла. Цыганка опешила, выставила рога, но Ворюга так грозно и смело лаяла, что корова, мотнула головой, мол, не буду с тобой связываться, и вернулась в стадо.

— Ну, женщины! — потрясённо и восхищённо говорил вечером Арсеня. — У неё ума больше, чем у меня. Я за целый день барином стал, завтра стульчик с собой возьму и книжку почитать. Главное дело, и коровы привыкли ей подчиняться. Ведь вот даже если они смирно пасутся, то все равно вокруг стада раза три обежит. То есть: я вас охраняю, кушайте травку на здоровье.

Какая же она Ворюга, я её Пастушкой назвал. Она ж не со зла, а с голодухи цыплёнка употребила. О-о, это золото, а не собака. Я пастух с маленькой буквы, она Пастушка с большой. Да, господа-товарищи, не зря сказано: "Кошку год корми — за день забудет, а собаку день корми — год будет помнить".