Рассказы

Бориса и Светлану недовольного вида таксист, чьи услуги были оплачены заранее министерством абсорбции, повез по сокращенной дороге. И уже эта узкая дорога в трещинах, с неровной седой обочиной, похожей на прическу таксиста, заставили сердце инициировавшей переселение Светланы сжаться, а Бориса, который изначально не испытывал воодушевления от этой затеи, презрительно улыбнуться. В Кирьят-Оно таксист поспешно выгрузил их чемоданы прямо на зеленый травяной газон. Это тоже было неприятно. Светлане не хотелось наступать на остренькую веселую траву, и, заметив это, Борис перенес чемоданы на асфальт и, оставив Светлану стеречь вещи, отправился искать нужный подъезд в четырехэтажном доме, в котором, казалось, было слишком много стен и слишком мало окон, а те окна, что были, — выглядели просто прямоугольниками стекла, вставленными вместо нескольких вынутых из стены блоков.

Знакомые приняли их тепло, разместили в своей тесноватой съемной квартире. Они сняли уже жилье и для них, заплатив задаток хозяину, но там давно никто не жил, объяснили знакомые, и через пару дней закончится небольшой косметический ремонт. Они рассказывали о своей жизни в стране, где находились уже целый год, и в их рассказах чувствовалась определенная гордость собою, немного ободрившая Светлану и Бориса. Борису не хотелось начинать отношения со знакомыми с выяснения денежных вопросов, ему казалось, что это может их оскорбить, но на второй день Светлана шепнула ему: ей кажется, они немного нервничают из-за залога, — и он, извинившись за забывчивость, расплатился.

Снятая для них квартира была ни хорошей, ни слишком плохой, но она была дешевой, как они и просили, обратившись к знакомым еще «оттуда». Несмотря на ремонт, электрический бойлер не работал, и им пришлось мыться водой комнатной температуры. Потребовались несколько дней и снова помощь знакомых, чтобы заставить хозяина привести бойлер в порядок. Через неделю после приезда — у Бориса день рождения. Ему исполняется тридцать девять. Устроить хотя бы какой-нибудь скромный пир на полученные в аэропорту деньги было совестно. Более грустного праздника у них еще не было. Одни, на съемной квартире, без работы, почти без денег. Словно дети — плохо понимают, что хотят им сказать окружающие их взрослые, которые, видя их затруднения, едва ли не сюсюкают с ними. И сами они — как овцы, блеют вместо ответа. Для жизненного «итого» в тридцать девять лет — не слишком много.

В ульпане, который рекомендовали им принявшие их знакомые, учительница взяла их направления из министерства абсорбции:

— Сабательна, — ласковым тоном прочла она написанное одними согласными имя Светланы.

Ульпан захохотал. Учительнице объяснили ошибку.

— Хорошо, — сказала она и обратилась к Борису, — у вас простое имя, в нем, я думаю, путать нечего, но лучше скажите его сами.

Борис, некоторое время перед отъездом посвятивший изучению языка, все же скорее догадался, чем понял, о чем его спрашивают. Жестом он отверг помощь учеников, готовых перевести ему вопрос и, пользуясь инвариантностью прочтения первых двух букв своего имени, отпустил первую на новом месте и на новом языке шутку:

— Вурис, — сказал он.

Ульпан снова расхохотался, как будто обращая этот каламбур в обряд посвящения Бориса и Светланы в члены ордена новых репатриантов. Радостнее всех от этой шутки было Светлане, вообще любившей Борисову речь, затейливость которой когда-то (теперь уже давно) решила ее выбор. Но она сдержалась, чтобы не показать этого слишком явно окружавшим их малознакомым людям.

Учительница весело погрозила ему пальцем.

— Это имя мне знакомо. Борис, — сказала она, ставя ударение на первом слоге.

Ульпан закивал, и Борис понял, что дальнейшие уточнения отдавали бы излишней педантичностью.

В супермаркете неподалеку от их дома женщина лет шестидесяти, несколько раз взглянув в их сторону, обратилась к ним на медлительном, словно барьерами разделенном на слова, русском. Она здесь с юности, с послевоенных времен и будет рада видеть их у себя дома. Первый живой контакт с местной жительницей в домашней обстановке заставил их серьезно готовиться к визиту: Борис тщательно отгладил брюки и рубашку, так же тщательно начистил туфли тряпкой (обувную щетку и тем более обувной крем они не привезли, а как и где купить, не имели понятия, да и стоило ли?) Светлана перемеряла все привезенные украшения и остановилась на тех, что казались ей строже. Назвавшаяся Верой новая знакомая провела их по дому, показавшемуся им славным. Заметив легкий вздох Светланы при взгляде на опрятную, чистую кухню, Вера сказала, что кухня старая, на такой темный мрамор никто уже не согласится сегодня. Она махнула рукой, давая понять, что революции в ее жизни, даже такие незначительные как замена кухни, не стоят на повестке дня. Она познакомила их и со своим мужем.

— Он уже шесть лет растение, — объяснила она его безучастность. — Недавно у меня был доктор, который первый видел его после инсульта. Он удивился, что мой Давид еще жив. Дети сердятся на меня, таким больным нужно специальное место. Но я не отдаю его, там бы он так долго не прожил. Хорошо, Давид? — потрепала она бледную руку молчаливого мужа. — Мы с ним вместе владели магазином (она так сказала: «владели магазином», видимо щеголяя однажды услышанным ею красивым оборотом), теперь уже нет. Зато не нужно больше ругаться про налоги, — тут же выровняла она тон под свой характер, или, точнее, под ее представление о своем твердом характере, которое ей, очевидно, хотелось поддерживать в себе и окружающих.

Она подолгу беседовала с ними и однажды, очень обрадованная, предложила Борису написать рабочую биографию — она познакомит их с менеджером фирмы, в которой занимаются чем-то похожим на то, чем Борис занимался «там». В каракулях несоединенных между собой больших букв, написанных справа налево, Борис перечислил свои трудовые заслуги. Менеджер был небольшого роста, внешне очень похож на писателя Валентина Распутина, только гораздо веселее. Фирма располагалась где-то на севере и занималась радарами. Это была совершенно незнакомая Борису область, но он, конечно, выразил готовность попробовать.

Знакомство с Верой не было тягостным, хотя все темы для разговоров были быстро исчерпаны. Нельзя было сказать также, что она использует их. В том, что однажды она попросила Бориса помыть свой автомобиль и заплатила за работу, была скорее возможность хоть какого-то заработка, и это занятие развлекло Бориса, напомнив ему проданную перед отъездом «Единичку». Прохожий похвалил его за то, что он моет водой из ведра, а не из шланга, экономя воду. Протирая номерной знак, Борис вспомнил, как во время процедуры передачи владения машиной ему дали ножницы для жести и велели разрезать «номера». Это было тяжко и, кажется, больше всего, что происходило с ними в те дни, символизировало отъезд. Он улыбнулся: ничего особенного в этой ее просьбе помыть машину. Как и в том, что она пользуется иногда их помощью, убегая по своим надобностям и оставляя их присмотреть за Давидом, которому каждые полчаса нужно разминать мышцы, несколько раз сгибая и разгибая руку в локте.

Еще они познакомились с Шифрой и Моткой. Это были пожилые польские евреи, детьми попавшие и семь лет проведшие в сибирской глубинке во время войны, просто, но вполне правильно говорящие по-русски. Они звали и с удовольствием принимали дома Бориса и Светлану, угощали их апельсинами из своего сада. Тепло и желание помочь было настолько искренни, особенно в Шифре, что могли соперничать только с отсутствием всякой реальной возможности это сделать. Ведь помощь требовалась главным образом, да собственно и только — в трудоустройстве. Шифра ничем не могла помочь и выглядела удовлетворенной даже тогда, когда ей удалось добыть для них разовую уборку виллы, на которую Борис и Светлана пришли вместе, чем явно удивили хозяев. В семье были три дочери, все школьного возраста. Неужели, они сами не могут убрать дом, думал Борис с неприязнью. Отжимая тряпку, он с отвращением отлепливал от рук длинные черные волосы (которые особенно часто попадались почему-то на лестнице, ведущей на второй этаж) и не знал, куда их деть. «Почему бы не направить нас на посадку деревьев, или что-нибудь такое, — Борис предъявил претензию государству и правительству за мытьем полов в одной из спален, — ведь, говорят, делали же они так когда-то. Было бы ощущение общего полезного дела».

Вскоре Борис, почувствовав себя достаточно твердо, чтобы вести несложную беседу на иврите, начал прямые поиски работы, уходя с утра и возвращаясь с пустыми руками после обеда. Светлана заглядывала к Вере, сгибала и разгибала руку Давида, и ей казалось, что истукан смотрит на нее иногда подозрительным, а иногда полным ужаса взглядом.

Вера рассказала о них своим бывшим соседям — Эдве и Амосу, и вскоре Эдва постучалась к ним. Она слышала, что им недостает мебели. Кое-какая, из имеющейся у нас, возможно, подойдет вам, сказала она.