Рассказы
Шрифт:
На крыльцо поднялась старушка. Руки ее были выпачканы землей — только что копалась в огороде.
— Я не слыхала, как вы вошли, — сказала она, оглядывая Веру Петровну. — Я за домом была.
Она вошла в кухню, сполоснула руки под рукомойником.
— Вы к кому? Никого нет. Все в городе. Провожают.
— Провожают?
Но Вера Петровна уже сама поняла, кого провожают.
Он был здесь час назад, взял свой чемоданчик и уехал. Домой, к отцу. Он им объявил, что в институт его не приняли. У него уже и билет есть. И сын этой старушки,
— Когда его поезд уходит?
— В семь с минутами. Сын обещал вернуться к девяти.
Остался час с небольшим.
— Да у вас тут до станции сорок минут! — воскликнула Вера Петровна в отчаянье.
— Вот уж нет! Мы до станции всегда за двадцать минут доходим. За час до города добираемся, если, конечно, к самой электричке попасть, — сказала старушка.
Она рассмеялась, узнав, что Вера Петровна вышла на ту сторону пруда. Идти надо полем, напрямик. А там через огороды.
— Давайте я вам покажу.
Она вывела Веру Петровну за калитку, и Вера Петровна побежала.
Через двадцать минут она добежала до станции и увидела хвост электрички, уходящей в город.
Она заметалась по платформе. Уже седьмой час, а следующая электричка будет здесь через сорок пять минут. Надежды не оставалось никакой.
Вера Петровна без сил опустилась на скамейку. Что делать? Сидеть здесь, на этой скамейке, пока не пройдет мимо дальний поезд? Дальние поезда на маленьких станциях не останавливаются… Она даже в окно его не увидит…
Зная, что уже все безнадежно, Вера Петровна тем не менее дождалась электрички и вернулась в город. На вокзал она прибыла в сумерки. Дальний поезд уже отошел, и даже провожавшие успели разойтись.
Все кончилось. Все стало прошлым, воспоминанием. Словно все было не с ней. Словно взяла книжку и прочитала от начала и до конца.
Было уже совсем темно, когда Вера Петровна шла со станции домой. Весь день она бегала, ездила и ничего не ела, но в тоске своей, и отчаянье не замечала она ни голода, ни усталости. Низкие крупные звезды висели на темных ветвях деревьев, прекрасные и равнодушные. И, враждебно глядя на звезды, Вера Петровна думала, что вот есть у нее теперь и покой и воля. И всегда будет. И никогда не будет той вечной муки и тревоги, в которой все счастье, — любви.
Большой темный тополь стоял возле ее дома. Когда она поравнялась с ним, тень отделилась от ствола.
Вера Петровна узнала его и не поверила.
Шинель, свернутая, висела у него на плече. В руке он держал чемоданчик.
— Вы!
— Я соскочил с поезда, когда проезжал мимо твоей станции.
Раздавленная радостью, она стояла и смотрела на него.
Он отворил перед нею калитку и сказал:
— Пойдем домой.
1962
ПОСЛЕДНИЙ РАЗГОВОР
— Расскажи мне все.
—
Как это — все?— Все, что с тобой было.
— Со мной так много было…
— Ты все мне можешь рассказать. Ведь мы — муж и жена.
— А разве мы — муж и жена?
— А ты так не считаешь?
— Мы никогда не говорили об этом.
— Мы никогда ни о чем не говорили. Только о моей болезни. Ненавижу свою болезнь за то, что мы о ней так много говорим! Скажи, а ты до сих пор не считала, что мы муж и жена?
— Не считала.
— А как же ты считала?
— Никак не считала. Хотела, чтобы вам было хорошо.
— Я уже просил тебя, говори мне «ты».
— Хорошо, я буду говорить тебе «ты»…
— Ты должна мне все рассказать. И я тебе — все. Это наш последний разговор.
— Почему — последний?
— Потому что за мной вот-вот придут…
— Ну, так что же? Мы можем поговорить потом.
— Когда потом?
— После операции.
— А если никакого потом не будет?
— Ну, ну, глупости! Ведь он сказал что операция — пустяк. Вы сами слышали!
— Он всем всегда так говорит. Я не боюсь. Мне не надо вранья. Я никогда ничего не боюсь!
— Ну, зачем вы сердитесь? Вам нельзя сердиться!
— Говори мне «ты»! Глупо, когда жена говорит мужу — «вы»!
— Не сердись. Это только привычка.
— Пора отвыкнуть! Ведь мы с тобой уже год.
— Да, целый год.
— Больше года. Когда был тот праздник в общежитии?
— В том декабре.
— Четырнадцать месяцев уже. Я приехал на машине, был очень весел, чувствовал себя совсем молодым. Я тогда был еще совсем здоров, только в боку немного кололо, но я не обращал внимания. Я сильно выпил тогда.
— Этого я не заметила.
— А что ты мне понравилась — заметила?
— Заметила.
— Ну, и что же?
— Очень удивилась.
— Чему ж тут удивляться?
— Ну, для женщины моих лет…
— Вовсе тебе не много лет!
— Сорок два…
— Разве это много? Я на десять лет тебя старше, и ты для меня — девочка. Я при царе родился, семнадцатый год помню. Да ты и есть девочка, тоненькая девочка с седыми прядками. Я тогда, в общежитии, смотрю: такая тихая. И лицо милое. А через два дня мне совсем плохо стало. В первый раз. И ты пришла.
— Мне сказали, что вы один и помочь некому.
— И осталась. Ты была рада, что осталась?
— Сначала — нет.
— А потом?
— Потом я увидела, что я вам нужна.
— И теперь рада?
— Рада. Трудно жить, если никому не нужна.
— Здесь все врачи считают, что ты моя жена. Ведь ты меня сюда привезла.
— Да, врачи считают. Слишком сложно было бы им объяснять…
— Стучат, идут. Не за мной?
— Нет, прошли в соседнюю палату.
— Странное дело, мы с тобой ни разу не говорили о любви.
— Что ж тут странного? Зачем о ней говорить?
— Все говорят.
— Мало ли что. Любовь не в разговоре.