Рассказы

— Попроси добро удалиться!! — посылаю я телепатический сигнал, но — нет, моцион продолжается и кажется бесконечным. Я бы так, наверно, не смог. Кто там в желтой прессе злопыхал о паркетных офицерах? Его бы на такой выгул по ковролину. Раздается звонок. Я с надеждой хватаю трубку городского телефона. Жена одного из наших интересуется: когда будет выплата денежного довольствия. Я отвечаю, что не знаю. Это — чистая правда. Прогулка продолжается.

На первый взгляд смотрится прелестно. Генерал, не чураясь, более получаса дружески беседует с подчиненным, вникая в его заботы. Перестройка в действии. А на деле — все не так, как кажется.

Наконец, командир, после заключительного рукопожатия, оставив свою жертву в наиболее удаленной от туалета точке маршрута, возвращается восвояси. Проходя мимо меня, выполняющего стойку, он бодро хмыкает и снова отпускает мне грехи. Только секунд через двадцать в коридоре слышится топот. Я гляжу вслед бегущему. Проходы пусты, никого. Все перестраиваются. Недоумевать некому, ну и для паники — пока еще не время.

***

Через пару дней, а потом и еще неоднократно, я видел генерала, прогуливавшегося по нашему управленческому коридору с кем-либо из офицеров. Своих собеседников он обычно крепко держал за локоть. Кажется, я знаю, где он их вылавливал.

ДОБРО НА СХОД

Этот военный госпиталь — один из лучших. Двухместные палаты со всеми удобствами. Отличный спортзал с тренажерами. Всякие чудесные аппараты для физиотерапии. Мечта. Нет только телефонов в номерах, они водятся в генеральских люксах. Строго говоря, госпиталь — не совсем госпиталь, а реабилитационный центр. Поэтому условия — получше, а психологов и психиатров — побольше. Занесло меня сюда в девяносто шестом, когда я написал рапорт с просьбой об увольнении со службы по болезни. Прослужив к тому времени почти тридцать лет, я давно готовил себя к этому шагу, но оттягивал окончательное решение. Уже изрядно подзабылась бурная флотская молодость, а моей последней деятельностью было руководство небольшой группой офицеров центрального аппарата, осуществлявших координацию научных работ в одной неширокой, но плодотворной полосе оборонных исследований. Конечно, здорово донимал радикулит и периодически вылезали всякие болячки, но если бы не полное отсутствие всяческих перспектив, я бы еще потерпел и не спешил. Последнее самое решительное решение мне удалось принять после окончания работы над формулировкой особенностей текущего момента. Вот она:

— Любая дальнейшая деятельность на моем посту если не бессмысленна, то — преступна.

Помог мне это понять мой товарищ — руководитель одной научной организации, профессор, доктор и все такое. Заглянул он тогда ко мне в кабинет с вопросом о вариантах дальнейшего финансирования исследований, которые вела его контора по заказам нашей.

— Скажи честно, — спросил он, — сколько лимонов нам выкатится в этом квартале?

— Ну, точно не знаю, — пожал я плечами, — грозятся увеличить перечисления процентов на пятнадцать.

— При исходном мизере и невменяемой инфляции — просто царский подарок. Давай готовить постановление о прекращении работ. Сам я давно живу на импортные гранты, но орлы мои от нищеты уже разлетелись, — профессор вздохнул и криво улыбнулся, — помнишь доклад Петру о строительстве Флота?

— Дал Сенат нам сто рублев на постройку кораблев, это, что ли? — ответил я.

— Ага. Девяносто три рубли — прогуляли, пропили. И осталось семь рублев на постройку кораблев, — продолжил он.

— Но и на эти семь рублев — мы настроим кораблев! — закончил, было, я бодро, но осекся. Мой собеседник показал мне кукиш.

— Не та, нынче элементная база да и Петра на горизонте не видно, чтобы взять казнокрадов за цугундер. Прощай, товарищ. Помнишь, как меня в это грязное дело заманил? Золотые горы обещал. Теперь на внешний рынок не вылезешь — замаран связью с оборонкой. А так, торговали бы мы своими разработками и поделками на площади Тяньаньмынь. Я бы на твоем месте застрелился, — продолжил он, но вдруг замолк и внимательно проследил за движением моей руки.

Копаясь в ящике стола в поисках сигарет, я подмигнул ему и успокоил.

— Не строй диких иллюзий — не застрелюсь. Как в девяносто третьем пистолеты изъяли, подозревая всех в нелояльности, так еще и не вернули. Мне, во всяком случае. Телефоны, правда, включили, — я гордо погладил глянцевые бока аппаратов.

— Мой лучший ученик вчера в Германию умотал. — Профессор закурил предложенную сигарету, — С одним осциллоскопом и пассатижами их годовой план натурных экспериментов выполняет. Такие кадры только Россия дает. А я, пожалуй, поеду в Штаты, лекции почитаю. Все лучше, чем шоколадками торговать. Надеюсь, кончится когда-нибудь этот бардак. А свои семь рублев пропей лучше сам, а то — другие прокутят. Пропадут неправедно. На дело — мало, а на глупости — как раз.

В тот день и созрело у меня ключевое решение о завершении службы.

Уйти оказалось не так просто. Дебаты о том, что делать с Вооруженными Силами, шли на каждом углу, но разумных решений не было. Видимо, надеялись, что голодные войска сами разбегутся. Но те издавна отличались стойкостью. Получалось, что досрочно уволиться можно только с позором, разорвав контракт, или достойно, но по болезни. Я выбрал последнее. Состояние здоровья действительно оказалось довольно хреновым, что подтвердили объективные обследования в госпитале, где я вылеживался вторую неделю. С появлением каждого нового диагноза я начинал чувствовать себя все хуже и хуже. Дело в том, что в тумбочке лежала пара медицинских справочников, исправно перечитываемых на сон грядущий. Информация по выявленным заболеваниям в их совокупности давала неутешительный прогноз — здоровяком-долгожителем мне уже никогда не быть. К сожалению, финансовое изобилие тоже не грозило — к доктору не ходи. Классическая формулировка о преимуществах здоровья и богатства перед болезненной бедностью не оставляла иллюзий. Мой вариант был не из лучших. Досадно и обидно. Одна радость — с таким комплектом дефектов, очевидно, никто не станет удерживать меня на казенной службе.

Моим соседом по палате оказался полковник моего возраста с очень знакомой физиономией. Он признался, что от меня у него такое же впечатление. Мы начали искать точки пересечения наших судеб и вскоре установили, что этих точек — тьма тьмущая. Короче, если он становился в очередь за сигаретами (портвейном, апельсинами), то я оказывался за ним или он — за мной. Сосед Алексей тоже начинал службу на Флоте, но лет десять назад сменил форму на общевойсковую по настоятельной рекомендации руководства. Он возглавлял какой-то учебный центр и, работая с молодежью, верил в светлое завтра. В госпиталь его привела необходимость подлечить язву и отдохнуть от тещи. Недомогание носило комплексный характер.

Как правило, в вечернее время, прогуливаясь по дорожкам около корпусов, мы вспоминали отдаленные и близкие по времени события, делились впечатлениями, уточняли детали. Однажды часа три проспорили из-за фамилии одного из комбригов. Чуть не разругались. Хотя, казалось бы, какая разница — Козлов он был или Баранов. Ведь расхождений относительно его деловых и морально-нравственных качеств у нас не иметься в наличии. Прислушался я к беседам других наших согоспитальников и обнаружил поразительное сходство с нашими диалогами. До полного маразма — подать рукой. Требовалось сменить тематику бесед и обсуждений.

— Мы будем искать тебе работу, — сказал Алексей, — не сидеть же тебе на диване в ожидании очередного сериала по ящику. Судя по твоим отметкам в медицинском табеле, скоро, брат, ждет тебя долгожданная пенсия.

— Куда спешить? — отвечал я, — дай хоть немного отдохнуть. Я вон кучу книг насобирал в надежде все это прочитать, когда удастся выбраться в запас.

— Ты сумму своего пенсиона считал? Надеешься на гордую, но быструю голодную смерть?

— Может, и поднимут.

— Только после полного вымирания поколения рабочее-крестьянского офицерства. Кто кого защищает — тот с того и имеет.