Рассказы
Шрифт:
– Они нас убьют, – пробормотал Миош, позеленев от страха и стуча зубами.
– Другой судьбы вы и не заслужили, – ответил Ахилл Дюпон-Марианн.
А затем, повернувшись к окну, крикнул в волнующуюся толпу:
– Последний раз спрашиваю, хотите мне отдать аппараты и вернуться к прежней жизни?
– Нет! – промычала толпа и бросилась к крыльцу.
Филантроп и изобретатель через потайную дверь проникли в извилистый и темный подземный переход, который через несколько километров вывел их в чистое поле. По дороге Ахилл Дюпон-Марианн решил оставаться филантропом до конца и подписать дарственную, по
Вернулись они через пятнадцать лет, увидев все, что только можно увидеть на суше, на море и в воздухе. Ахилл Дюпон-Марианн, расточительный по натуре, порастратил последние деньги, помогая бедным в экзотических странах и выплачивая баснословные выкупы пиратам-капитанам, которые время от времени изолировали его в своих каютах. Кредит его истощился, гардероб износился, а башмаки протекали. Постаревшие и израненные, друзья решили посетить с визитом вежливости замок, видевший некогда их беззаботную и богатую жизнь.
Прибыв на место, они решили, что ошиблись. Дорожки в парке и пруды заросли какими-то серыми бурьянами. Поверженные статуи лежали в высокой траве. Гигантские корни пробивались в бассейне, выложенном золотой мозаикой. Остов гондолы висел на верхних ветвях дуба. От замка осталось только несколько обломков стен с зияющими дырами окон и оббитыми барельефами. В развалинах ютились целые стаи птиц, взлетевших с громкими криками в воздух при их приближении. В поселке счастливых людей осталось лишь несколько хижин с облупившимися стенами, прохудившимися крышами, выбитыми дверями и кучами мусора в рост человека. Среди этих развалин бродили какие-то бледные, трясущиеся оборванцы.
Зрачки у них были блестящие и неподвижные, как у наркоманов.
Филантроп и изобретатель приметили старика, сидевшего у дороги и жадно пожиравшего желуди. Это был Бравур.
– Эй! Бравур, – позвал Ахилл Дюпон-Марианн.
Но Бравур не узнавал этих припозднившихся путешественников.
– Кто вы? – спросил он, – Я ваш филантроп, – ответил Ахилл Дюпон-Марианн. – Ваш благодетель.
Бравур покачал своей тяжелой головой с землистым, покрытым морщинами лицом. Седые волосы падали ему на плечи. У него был волчий взгляд.
– Здесь нет другого филантропа, кроме меня, – сказал он. – Если хотите разделить мою трапезу, пожалуйста. Попробуйте немного этой фаршированной индейки. . .
И он протянул им несколько желудей на своей морщинистой ладони.
– Но, может, – продолжал он, – вам хотелось бы полюбоваться видом? Вот замок с винтовой лестницей. Я сплю в кровати Наполеона I и Феликса Фора. Из моего окна я вижу парк со статуями и деревьями, подстриженными в форме кофейника. Я заслужил все это, так как целый день занимаюсь благодеяниями. . .
Ахилл Дюпон-Марианн грустно покачал головой. Как раз мимо проходила какая-то девчушка, неся ведро воды, он ее остановил:
– Кто ты, крошка?
– Я – местный филантроп, – отвечала она. – Я несу золото, чтобы раздать его бедным.
– А тебе самой ничего не нужно?
– Ничего. Вот мой замок с винтовой лестницей. Моя комната облицована
мрамором. Пока я сплю, специально для меня играет музыка. В моей кровати почивал Наполеон I.И она удалилась, выкрикивая:
– Вот золото, свежайшее золото для бедных!
Тогда филантроп и изобретатель вошли в одну из лачуг. Над дверью еще можно было прочитать полустершуюся надпись:
«Объехав всю Европу, Я нашел приют здесь. . . »
Лачуга была сырая, темная, обставленная ящиками из некрашеного дерева. Пол был устлан шелухой каштанов, корнями и сухими листьями. Но на столе, покрытом бархатной пурпурной скатертью, красовался аппарат Миоша. Его владелец, высокий дистрофик с выпирающими из-под кожи скулами, тщательно его натирал, бормоча:
– Мое сокровище, мой Бог, моя радость. . .
Заметив посетителей, он им улыбнулся:
– Как мило, что вы решили навестить вашего филантропа.
Друзья удалились на цыпочках. Отойдя на изрядное расстояние от поселка, Ахилл ДюпонМарианн схватил Миоша за руку и прохрипел:
– Вы негодяй!
– Почему? – спросил Миош. – Разве они не счастливее нас?
Они долго шли по трепещущему лесу. Под его сводами уже стемнело. Тропа, по которой они шли, исчезла в зарослях ненасытной ежевики. Где-то в лесной чаще треснула и упала ветка. Они продолжали путь, усталые, обеспокоенные, недовольные. Выйдя на поляну, они удивились, увидев ночное небо, усеянное звездами, мерцавшими среди верхушек деревьев.
Какой-то зверь с серебристыми лапками и усатой мордочкой бросился в заросли, долго шуршавшие за ним. За траву цеплялись отяжелевшие от слез и лунных испарений паутинки.
Путешественники прошли еще несколько шагов среди клочьев тумана – пенных валов, пробитых темными коридорами, в конце которых мерцали гигантские светлячки.
Наконец они обнаружили покосившуюся пристройку – то, что осталось от лаборатории.
Ахилл Дюпон-Марианн решил здесь остановиться до рассвета. Они вошли в хибару, в лицо им бросилась летучая мышь. Миош зажег карманный фонарик. На этажерке еще валялись несколько забытых аппаратов.
– Я их починю, – сказал Миош.
– Зачем?
– Просто так, – пробормотал Миош с улыбкой сластены. – Чтобы чем-то заняться. Это меня развлечет. . .
– Это бес вводит вас в искупление, Миош.
– Да нет же! Нужно же чем-то занять время до рассвета. Дайте вспомнить. Проветривающий клапан. . . Так. . . Переключатель. . . А, вот здесь стерся винт. . . А я неплохо придумал!
Маятник не пострадал от сырости. . .
Печальный лунный свет проникал через окошко в двери лаборатории. Ахилл ДюпонМарианн съел несколько желудей, подобранных по дороге, и нашел, что они отнюдь неплохи на вкус. Чем-то они напоминали ему запах клубники.
– Попробуйте-ка эти желуди, Миош, – предложил он. – Скажите, как они вам?
– У меня нет времени, – ответил Миош.
К десяти вечера два аппарата были налажены.
– Какой сон хотели бы вы увидеть сегодня ночью? – спросил Миош.
– Я хотел бы быть филантропом, – сказал Ахилл Дюпон-Марианн и потупил взор.
– Я тоже, – сказал Миош, рассматривая свои разошедшиеся по швам брюки и рваные ботинки.
Он включил механизм, послышалось тихое воркование. Тогда оба путешественника улеглись рядышком на пол и смежили веки.