Расстрельная сага

— Ты смотри, какая физическая форма?! Я каждый день железками балуюсь, на силенку не жалуюсь, а ты, Серега, покрепче будешь. Тоже спортом продолжаешь заниматься? Ты ж у нас, по-моему, классикой баловался?

— Баловался, Леня. Сейчас не балуюсь. А форма? Так я ж только уволился. И не в тылу служил.

— А где?

Солоухов улыбнулся:

— Рядом с тылом!

— Ага, рядом, заметно. Наверное, в спецназе службу тянул? Кто-то говорил, что ты и Афган прошел, и вроде как в Чечне воевал. Вот только кто говорил, не помню. Это правда?

— Правда! И Афган застал, и Чечню, будь она неладна, и еще пару-тройку «горячих точек». Но не будем об этом. Из армии я уволился, теперь такой же гражданский, как и ты.

— До больших чинов дослужился?

— Угу! До майора. Или этого мало?

— Ну, не мне судить. Я вообще не служил.

— А зря.

— Почемуй-то?

— Тебе не понять!

— Ладно, понятливый.

И только сейчас Дубровцев заметил то, как была одета и как выглядела всегда скромная, стеснительная Екатерина. И не удержался:

— Ну ни черта себе! Кать? Ты ли это?

— Что с тобой, Леня, ты же уже успел извиниться передо мной.

— Да? А точно, но как-то внешний вид твой не оценил. Сейчас смотрю и глазам не верю. Красавица! А прикид! Ты наследство получила, что ли?

За Екатерину ответил Сергей:

— Угадал, Дуб! Наследство. В виде майора Солоухова. Въехал?

Дубровцев посмотрел на друга, затем на Катю:

— Так вы, значит, теперь как бы вместе, что ли?

Сергей взглянул на женщину, кивнув на Леонида:

— Не въехал!

И обратился к Дубровцеву:

— Что значит «как бы»? Мы вместе без всяких «как бы». Семья! Понял?

— Понял, не дурак! Ну, дела! В классе узнают, ахнут! И кто в первую очередь, представляешь?

Сергей кивнул:

— Представляю. Только тему эту закрой. Она никого не интересует.

— Понимаю.

— Молодец. А чего ты в коридоре, собственно, торчишь?

Дубровцев ответил:

— Да Марка жду, обещал подъехать. Несмотря на занятость. Он же у нас сейчас без пяти минут самая главная областная «шишка». И кто бы мог подумать. Бредень, и вдруг директор завода. Но завод ладно. А губернатор? Я балдею от этой жизни! Правильно историк в свое время говорил: «Кто был никем, тот станет всем!» Брединский — пример! Начинал…

Чувствуя, что друга понесло, Сергей остановил его:

— Все знают, с чего он начинал. Скажи лучше: в классе много ребят?

— Да, как обычно, человек десять. Кто раньше приходил, тот и сейчас здесь. Ты — исключение. Ну, иди, иди в кабинет. Ошарашь одноклассников. Тебе сегодня героем дня быть. Даже Брединский, если придет, пальму первенства не отберет! К нему, в принципе, привыкли, а ты — легенда. Задолбят расспросами, гадом буду! Давай, давай, заходите. Да и я пойду. Бредень не хуже других в класс дорогу знает.

Он открыл дверь, из-за которой все время, пока Сергей разговаривал с Дубровцевым, доносился оживленный гвалт. Который стих, как только в кабинет, в сопровождении улыбающегося во все лицо Леонида, вошли под руку Сергей с Катей. Изумленные взгляды одноклассников устремились на появившуюся неожиданно парочку. И шире всех были раскрыты глаза Людмилы, находившейся, видимо, по привычке, в центре внимания. Подобного бывшая супруга Солоухова никак не ожидала. Сергей же, не обращая на нее никакого внимания, поздоровался:

— Привет всем, дамы и господа! Не ожидали увидеть Солоуха? А он вот взял и появился впервые после выпуска!

Майора бурно приветствовали. Особенно Пат Гуагидзе, последний год школы просидевший с Солоуховым за одной партой. Он, следуя своему восточному темпераменту, хотя на родине, на Кавказе, никогда не был, бросился обнимать друга:

— Серега, браток! Объявился наконец! Молодец! А то до меня какие только слухи не доходили! И то, что вроде убили тебя в Афгане. Потом, что в Чечне боевики завалили. А ты живой и невредимый. Молодец! Давно ли в городе?

— Несколько дней, Пат, — ответил Сергей, аккуратно высвобождаясь из объятий товарища.

— И уже с Катей?

— Пат! Ты же сам сказал, что я живой и невредимый. Так почему должен быть один? Разве мужчина должен быть один? Ответь, горячая твоя душа!

Гуагидзе категорически отрезал:

— Нет, не должен.

— Так чего ты удивляешься?

— Я не удивляюсь, я одобряю. Честное пионерское, одобряю! А Катюша сегодня на загляденье. Как-то раньше не замечал, что она такая.

— Какая?

— Красивая!

— Не замечал, вот и не замечай, больше внимания своей половине уделяй.

Грузин рассмеялся:

— Намек понял! А вот и твоя бывшая. Удаляюсь.

Солоухов даже сейчас по стуку каблуков определил, кто к нему подходит сзади. Пат мог ничего не говорить. Сергей обернулся. Людмила оказалась перед ним.

— Привет, блудный сын!

— Уж не твой ли сын?

— Почему так агрессивно? Разве мы враги?

— Нет, очень хорошие друзья. Можно сказать, не разлей вода.

Людмила вздохнула:

— Узнаю Солоухова! А ты почти не изменился. Отойдем, поговорим?

— О чем?

— Разве нам не о чем поговорить?

— Лично я не вижу темы.

— Жаль. Но дело твое. Смотрю, с Катькой закружил?

— Тебе-то, Людмила, какое дело?

— Да, в принципе, никакого. Одно интересно, сколько ты угрохал бабок на ее наряд?

— Ровно столько, сколько он стоит! Или только жены депутатов могут позволить себе дорогие наряды?

Бывшая супруга усмехнулась:

— А говорят, что офицеры мало получают. Вон как своих подружек ублажают.

— Завидуешь?

Людмила изобразила удивление:

— Кто? Я? Смеешься?

— Нет, вполне серьезно! Завидуешь, точнее, злишься, что на этот раз кто-то шикарней тебя выглядит. Шикарней самой жены депутата Государственной думы?

Градилова сжала губы. Она и раньше так делала, когда что-то выходило вопреки ее желанию или воле.

— Да кто твоя Катька? Мещанка, напялившая на себя прикид аристократки, но так и оставшаяся мещанкой, обычной бабой!